Таинственный остров

Ураган 1865 года. — Крики в воздухе. — Смерч уносит воздушный шар. — Оболочка лопается. — Кругом вода. — Пять пассажиров. — Что происходит в корзине. — Земля на горизонте. — Развязка.

 — Мы поднимаемся?

 — Нет! Напротив! Мы опускаемся!

 — Хуже того, мистер Сайрес: мы падаем!

 — Выбросить балласт!

 — Последний мешок только что опорожнен!

 — Поднимается ли шар?

 — Нет!

 — Я как будто слышу плеск волн!

 — Корзина — над водой!

 — До моря не больше пятисот футов!^[1]

 В воздухе раздался властный голос:

 — Все тяжелое за борт! Все!..

 Эти слова слышались над безбрежной пустыней Тихого океана 23 марта 1865 года, около четырех часов дня.

 Все, разумеется, помнят жестокую бурю, разразившуюся в этом году во время равноденствия. Барометр упал до 710 миллиметров. Страшный норд-ост дул, не утихая, с 18 по 26 марта. Он произвел невиданные опустошения в Америке, Европе и Азии, на территории в тысячу восемьсот миль — между тридцать пятой параллелью северной широты до сороковой южной параллели.

 Разрушенные города, вырванные с корнем леса, берега, опустошенные нахлынувшими горами воды, сотни кораблей, выброшенных на берег, целые области, разоренные смерчем, все сметавшим на своем пути, тысячи людей, раздавленных на суше или поглощенных водой, — вот последствия этого неистовствовавшего урагана. Он произвел больше опустошений, чем бури, уничтожившие Гавану и Гваделупу 25 октября 1810 года и 26 июля 1825 года.

 В то самое время, когда на суше и на воде происходило столько ужасных бедствий, в воздухе разыгрывалась не менее страшная драма.

 Аэростат, уносимый смерчем, вертелся в бешеном вихре, словно маленький шарик. Непрестанно крутясь в воздушном водовороте, он несся вперед со скоростью девяноста миль^[2] в час.

 Под нижней частью шара качалась корзина с пятью пассажирами, едва видимыми в густых, пропитанных водяной пылью облаках, нависших над самым океаном.

 Откуда взялся этот шар — беспомощная игрушка страшной бури? В какой точке земли поднялся он на воздух? Он не мог, разумеется, пуститься в путь во время урагана. А ураган длился уже пятый день. Значит, шар примчался откуда-то издалека. Ведь в сутки он пролетал не менее двух тысяч миль.

 Во всяком случае, его пассажиры не имели возможности определить пройденное ими расстояние. Им не на что было ориентироваться. Это покажется удивительным, но они даже не чувствовали уносившего их страшного ветра. Перемещаясь и кружась в воздухе, они не ощущали вращения и движения вперед. Их взгляды не могли пронизать густого тумана, обволакивавшего корзину. Все вокруг было окутано облаками, такими плотными, что трудно было сказать, ночь ли сейчас или день. Ни луч света, ни шум населенного города, ни рев океана не достигали ушей воздухоплавателей, пока они держались на большой высоте. Лишь быстрый спуск открыл аэронавтам, какой опасности они подвергаются.

 Воздушный шар, освободившись от тяжелых предметов — снаряжения, оружия и провизии — вновь поднялся в верхние слои атмосферы, достигнув высоты в четыре с половиной тысячи футов. Пассажиры его, услышав под собою плеск волн, решили, что наверху безопасней, чем внизу, и, не колеблясь, сбросили за борт даже самые необходимые вещи, всячески стараясь сберечь каждую частичку газа летательного снаряда, поддерживающего их над бездной.

 Прошла ночь, полная тревог; она могла бы сломить людей, более слабых духом. И, когда снова настал день, ураган как будто начал стихать. С утра 24 марта появились признаки успокоения. На заре облака, уже более редкие, поднялись выше. Через несколько часов смерч совсем утих. Ветер из бурного сделался «очень свежим», и скорость перемещения воздушных потоков уменьшилась вдвое. Это все еще был «бриз на три рифа», как говорят моряки, но все-таки погода стала гораздо лучше. К одиннадцати часам нижние слои атмосферы почти очистились от облаков. Воздух был пропитан прозрачной сыростью, которую чувствуешь и даже видишь после сильных бурь. Ураган, видимо, не распространился дальше на запад. Он как будто сам себя уничтожил. Может быть, после прохождения смерча он рассеялся в электрических разрядах, подобно тайфунам в Индийском океане. Но к этому времени стало заметно, что аэростат снова медленно и непрерывно опускается. Газ мало-помалу уходил, и оболочка шара удлинялась и растягивалась, приобретая яйцевидную форму.

 Около полудня шар находился на высоте всего лишь двух тысяч футов над водой. Он имел объем пятьдесят тысяч кубических футов и благодаря такой вместимости мог долго держаться в воздухе, либо поднимаясь вверх, либо перемещаясь в горизонтальном направлении.

 Чтобы облегчить корзину, пассажиры ее выбросили за борт последние запасы провизии и даже мелкие вещи, находившиеся у них в карманах.

 Один из воздухоплавателей, взобравшись на обруч, к которому были прикреплены концы сетки, старался, как можно крепче связать нижний выпускной клапан шара.

 Становилось ясно, что шар больше нельзя удержать в верхних слоях воздуха. Газ уходил!

 Итак, аэронавты должны были погибнуть…

 Если бы они находились над материком или хотя бы над островом! Но вокруг не было видно ни клочка земли, ни одной мели, на которой можно было бы укрепить якорь.

 Под ними расстилался безбрежный океан, где все еще бушевали огромные волны. На сорок миль в окружности не было видно границ водной пустыни, даже с высоты, на которой они находились. Беспощадно подстегиваемые ураганом, волны в какой-то дикой скачке неслись друг за другом, покрытые белыми гребешками. Ни полоски земли в виду, ни корабля… Итак, нужно было, во что бы то ни стало приостановить снижение, чтобы аэростат не упал в воду. Этой цели, по-видимому, и стремились достигнуть пассажиры корзины. Но, несмотря на все их усилия, шар непрерывно опускался, продолжая в то же время стремительно нестись по направлению ветра, — то есть с северо-востока на юго-запад.

 Положение несчастных воздухоплавателей было катастрофическое. Аэростат, очевидно, не подчинялся более их воле. Попытки замедлить его падение были обречены на неудачу. Оболочка шара все более и более опадала. Утечку газа нельзя было задержать никакими средствами. Шар опускался все быстрее и быстрей, и в час дня между корзиной и водяной поверхностью оставалось не более шестисот футов. Водород свободно уходил в отверстие оболочки шара.

 Освободив корзину от ее содержимого, воздухоплавателям удалось несколько продлить свое пребывание в воздухе. Но это означало лишь отсрочку неминуемой катастрофы. Если до наступления ночи земля не появится, пассажиры, аэростат и корзина навеки исчезнут в волнах океана.

 Оставался один способ спасения, и воздухоплаватели воспользовались им. Это, видимо, были энергичные люди, умевшие смотреть смерти в лицо. Ни одной жалобы на судьбу не сорвалось с их губ. Они решили бороться до последней секунды, сделать все возможное, чтобы задержать падение аэростата. Его корзина представляла собой нечто вроде ящика из ивовых прутьев и была неспособна держаться на волнах. В случае падения она неминуемо должна была утонуть.

 В два часа дня аэростат находился на высоте каких-нибудь четырехсот футов.

 И в эту минуту раздался мужественный голос человека.

 Ему отвечали не менее решительные голоса.

 — Все ли выброшено?

 — Нет. Остались еще деньги — десять тысяч франков золотом.

 Тяжелый мешок тотчас же полетел в воду.

 — Поднимается ли шар?

 — Да, немного, но он сейчас же снова опустится!

 — Можно еще что-нибудь выбросить?

 — Ничего.

 — Можно. Корзину! Уцепимся за веревки! В воду корзину!

 В самом деле, это было последнее средство облегчить шар.

 Канаты, прикрепляющие корзину к шару, были перерезаны, и аэростат поднялся на две тысячи футов. Пассажиры забрались в сеть, окружающую оболочку, и, держась за веревки, смотрели в бездну.

 Известно, как чувствительны воздушные шары ко всякому изменению нагрузки. Достаточно выбросить из корзины самый легкий предмет, чтобы шар тотчас же переместился по вертикали. Аэростат, плавающий в воздухе, ведет себя с математической точностью. Понятно поэтому, что если облегчить его от значительной тяжести, он быстро и внезапно поднимется. Это и произошло в данном случае.

 Но, покачавшись, некоторое время в верхних слоях воздуха, шар снова начал опускаться. Газ продолжал уходить в отверстие оболочки, которое невозможно было закрыть.

 Воздухоплаватели сделали все, что было в их силах. Ничто уже не могло их спасти. Им оставалось рассчитывать только на чудо.

 В четыре часа шар был на высоте всего лишь пятисот футов. Внезапно раздался звонкий лай.

 Воздухоплавателям сопутствовала собака. Она вцепилась в петли сетки.

 — Топ что-то увидел! — закричал один из аэронавтов.

 И сейчас же другой громко крикнул:

 — Земля! Земля!

 Воздушный шар, который все время несся на юго-запад, покрыл с утра расстояние во много сотен миль, и на горизонте действительно появилась гористая полоса земли. Но до этой земли оставалось еще миль тридцать. Чтобы достигнуть ее, если шар не отнесет в сторону, нужно лететь, по крайней мере, час. Целый час!.. А вдруг шар в это время потеряет весь оставшийся в оболочке водород?

 В этом был весь ужас положения. Воздухоплаватели ясно видели берег, которого надо достигнуть, во что бы то ни стало. Они не знали, остров это или материк; им не было даже известно, в какую часть света занесло их бурей. Но до этой земли, обитаема она или нет, гостеприимна или сурова, необходимо еще добраться!

 Однако скоро стало ясно, что аэростат не может больше держаться в воздухе. Он летел над самой водой. Высокие волны уже не раз захлестывали сетку, увеличивая этим ее тяжесть. Шар накренился набок, точно птица с подстреленным крылом. Полчаса спустя шар находился на расстоянии не больше мили от земли. Опустошенный, обвисший, растянутый, весь в крупных складках, он сохранил лишь немного газа в верхней части оболочки.

 Пассажиры, цеплявшиеся за сетку, стали для него слишком тяжелы и вскоре, очутившись по пояс в воде, должны были бороться с бушующими волнами. Оболочка шара легла на воду и, раздувшись, как парус, поплыла вперед, подгоняемая ветром. Быть может, она достигнет берега!

 До земли оставалось всего два кабельтовых^[3], когда раздался страшный крик, вырвавшийся одновременно как бы из одной груди. В шар, которому, казалось, уже не суждено было подняться, ударила огромная волна, и он сделал неожиданный прыжок вверх. Словно еще более облегченный от груза, аэростат поднялся на тысячу пятьсот футов и, попав в боковой воздушный поток, полетел не прямо к земле, а почти параллельно ей… Две минуты спустя он приблизился к этой полоске суши и упал на песчаный берег. Волны не могли уже его достать. Пассажиры шара, помогая друг другу, с трудом высвободились из веревочной сети. Облегченный шар снова подхватило ветром, и он исчез вдали, словно раненая птица, к которой на мгновение вернулась жизнь.

 В корзине были пять пассажиров и собака. А на берегу оказалось только четыре человека. Их пятого спутника, видимо, унесла волна, обрушившаяся на сетку шара. Это и позволило облегченному аэростату в последний раз подняться на воздух и несколько мгновений спустя достигнуть земли. Едва четверо потерпевших крушение — а их вполне можно так назвать — почувствовали под ногами твердую землю, как тотчас же закричали, думая об отсутствующем товарище:

 — Быть может, он попытается достигнуть берега вплавь! Спасем его! Спасем его!

Эпизод из гражданской воины в Америке. — Инженер Сайрес Смит. — Гедеон Спилет. — Негр Наб. — Моряк Пенкроф. — Юноша Герберт. — Неожиданное предложение. — Свидание в десять часов вечера. — Отъезд в бурю.

 Люди, выброшенные на берег, не были ни воздухоплавателями по профессии, ни любителями воздушных прогулок. Это были отважные военнопленные, которым при исключительных обстоятельствах удалось бежать. Сто раз они могли погибнуть. Сто раз их поврежденный воздушный шар мог оказаться с ними в море. Но их ждала необыкновенная судьба. Поднявшись 20 марта из Ричмонда, осажденного войсками генерала Гранта^[4], они находились теперь в семи тысячах миль от этого города, столицы штата Виргиния, главной крепости южан^[5] во время страшной междоусобной войны. Они пробыли в воздухе пять дней. Побег этих пленников, побег, которому суждено было закончиться уже известной нам катастрофой, произошел при следующих любопытных обстоятельствах.

 В феврале 1865 года, во время одной из смелых, но неудачных попыток генерала Гранта захватить Ричмонд, несколько его офицеров попали в руки неприятеля и оказались пленниками в городе. Одним из наиболее выдающихся среди них был инженер по имени Сайрес Смит.

 Сайрес Смит, уроженец Массачусетса, был и первоклассным ученым. Правительство Соединенных Штатов поручило ему во время войны управление железными дорогами.

 Это был худой, костлявый и сухопарый человек, с коротко остриженными седеющими волосами и густыми усами. Ему было около сорока пяти лет. Его характерная голова со сверкающими глазами и редко улыбающимся ртом — голова ученого и практика — напоминала изображение на древней медали или монете.

 Сайрес Смит был одним из тех инженеров, которые в начале своей карьеры сами работали киркой или молотом, подобно генералам, начавшим военную службу рядовыми. Наряду с изобретательным умом он обладал и ловкими руками; мускулы его отличались редкой неутомимостью. Человек мысли и действия, он работал без напряжения, полный жизненной силы и неослабной настойчивости, не отступающей ни перед чем. Образованный, практичный, как говорится, «оборотистый», Сайрес Смит при любых обстоятельствах всегда владел собой.

 Вдобавок ко всему, Сайрес Смит был храбр. В междоусобной войне он участвовал во всех битвах. Начав службу под начальством генерала Гранта, он сражался в числе волонтеров от штата Иллинойс при Падуке, Бельмонте, Питтсбург-Лэндинге, участвовал в осаде Коринфа, в битве при Порт-Гибсоне, при Блэк-Ривер, при Чаттануге, при Уилдернессе и в бою на реке Потомак. Он походил на своего генерала, который говорил: «Я никогда не считаю своих убитых».

 Сотни раз мог бы Сайрес Смит оказаться в числе тех, кого не хотел пересчитывать грозный Грант. Но, хотя он не щадил себя, судьба неизменно ему покровительствовала — до того дня, когда он был ранен и взят в плен в битве под Ричмондом.

 В один день и час с Сайресом Смитом попал в руки южан и другой северянин. Это был не кто иной, как достопочтенный Гедеон Спилет, корреспондент газеты «Нью-Йорк Геральд», которому было поручено сопутствовать Северной армии и давать сообщения о ходе войны. Гедеон Спилет принадлежал к той удивительной породе английских и американских журналистов, которые ни перед чем не отступают, когда хотят получить точные сведения и в кратчайший срок сообщить их своей редакции. Этот человек отличался незаурядными достоинствами: решительный, энергичный, готовый ко всему, всегда находчивый, побывавший везде и всюду, солдат и художник одновременно. Он всегда мог дать хороший совет, не знал колебаний, не считался с опасностью, трудами и усталостью, когда предстояла возможность узнать что-нибудь новое — сначала для себя, а потом для своей газеты.

 Неутомимый охотник за неизвестными, не опубликованными еще новостями, способный на невозможное, он был одним из тех неустрашимых наблюдателей, которые могут писать под градом пуль, набрасывая заметки среди рвущихся снарядов. Всякая опасность была ему желанной.

 Как и Сайрес Смит, Гедеон Спилет не пропустил ни одной битвы и неизменно шел в первых рядах, с револьвером в одной руке и блокнотом — в другой. Карандаш ни разу не дрогнул в его пальцах. Он не загружал проводов телеграфа бесконечными депешами, как те, которые пишут и тогда, когда писать нечего, но каждое его сообщение, краткое, ясное, определенное, всегда освещало какой-нибудь важный вопрос. Не было чуждо ему и чувство юмора.

 Гедеон Спилет тоже участвовал во всех боях, всегда был на передовых позициях с револьвером в одной руке, с записной книжкой в другой, и под градом картечи карандаш не дрожал в его руке.

 Именно он, после боя у Блэк-Ривер, чтобы не потерять место у окошечка телеграфа и первым сообщить в свою газету результат сражения, два часа подряд диктовал телеграфисту первые главы Библии. Это обошлось «Нью-Йорк Геральд» в две тысячи долларов.

 Гедеону Спилету было не больше сорока лет. Это был высокий мужчина со светлыми, чуть-чуть рыжеватыми бакенбардами и спокойными, живыми, все замечающими глазами. Эти глаза принадлежали человеку, привыкшему сразу схватывать все детали окружающего.

 Крепко сколоченный, он закалился благодаря пребыванию во всех климатах, как закаляется клинок от холодной воды. Уже десять лет Гедеон Спилет был официальным корреспондентом «Нью-Йорк Геральд» и занимал его столбцы не только сообщениями, но и рисунками, ибо он владел карандашом не хуже, чем пером.

 Перед тем как его взяли в плен, он был занят описанием и зарисовками боя. Последняя запись в его блокноте гласила: «Один из южан прицелился в меня и промахнулся». Как всегда, Гедеон Спилет вышел из этого «дела» без единой царапины.

 Сайрес Смит и Гедеон Спилет, которые знали друг друга только по слухам, были доставлены в Ричмонд. Инженер быстро оправился от раны. Выздоравливая, он познакомился со Спилетом, и оба научились ценить друг друга. Их связало желание убежать из плена, присоединиться к армии Гранта.

 Смит и Спилет решили воспользоваться первым удобным случаем. Хотя им и было разрешено свободно ходить по городу, бегство казалось невозможным: Ричмонд охранялся слишком строго. Спустя некоторое время к Сайресу Смиту пробрался один из его слуг, преданный ему всей душой. Этот смельчак был негр, родившийся в поместье родных инженера; его мать и отец были рабами, но Сайрес Смит, убежденный сторонник освобождения негров, уже давно дал ему вольную. Получив свободу, бывший раб не захотел расстаться со своим господином, готовый умереть за него. Это был парень лет тридцати, сильный, ловкий, проворный, спокойный, кроткий и сообразительный. Он отличался большой наивностью, услужливостью и добротой и постоянно улыбался. Звали его Навуходоносор, откликался же он на сокращенное Наб.

 Когда Наб узнал, что его хозяин взят в плен, то, не колеблясь, покинул Массачусетс, добрался до Ричмонда и благодаря своей ловкости и хитрости сумел, неоднократно рискуя жизнью, проникнуть в осажденный город. Радость Сайреса Смита и восторг Наба, когда они увидели друг друга, не поддаются описанию.

 Но если Набу удалось пробраться в Ричмонд, то выйти оттуда было труднее: пленников стерегли очень тщательно. Чтобы предпринять попытку к побегу с некоторой надеждой на успех, нужно было какое-нибудь исключительное обстоятельство. Но такого случая все не представлялось, а создать его было нелегко.

 Между тем Грант энергично продолжал действовать Победа при Питерсбурге обошлась ему дороговато. Соединившись с войсками генерала Батлера, он тем не менее не мог добиться под Ричмондом никаких результатов. Ничто не предвещало близкого освобождения пленников. Журналист, для профессии которого бездеятельная жизнь в Ричмонде не представляла ничего интересного, был вне себя. Его не оставляла одна мысль: выбраться из города любой ценой. Он даже совершил несколько попыток к побегу, но отступил перед непреодолимыми препятствиями.

 Осада тем временем продолжалась, и если пленникам не терпелось выйти из города, чтобы присоединиться к войскам Гранта, то некоторые из осажденных тоже стремились покинуть Ричмонд и вступить в ряды Южной армии. В числе последних был некий Джонатан Форстер, явный сторонник сепаратистов^[6]. Южане, как и их пленники, не могли выбраться из города, который был обложен войсками. Губернатор Ричмонда уже долгое время не имел возможности сноситься с генералом Ли, а было чрезвычайно важно сообщить последнему о положении дел, чтобы ускорить посылку войск на выручку осажденных. И вот Джонатану Форстеру пришла в голову мысль подняться на воздушном шаре, пролететь над войсками сепаратистов и достигнуть их лагеря. Губернатор дал разрешение реализовать эту попытку. Для Джонатана Форстера был приготовлен воздушный шар. Вместе с пятью спутниками Форстер должен был подняться в воздух. На случай длительного полета или столкновения с неприятелем при посадке членов экспедиции снабдили оружием и продовольствием.

 Отлет шара был назначен на 18 марта. Он должен был произойти ночью, и при северо-восточном ветре средней силы воздухоплаватели могли рассчитывать через несколько часов достигнуть главного штаба генерала Ли.

 Но этот ветер был не простой бриз. Уже 18-го стало ясно, что он превращается в бурю. Вскоре ураган настолько усилился, что отлет Форстера пришлось отложить. Невозможно было доверить разъяренной стихии воздушный шар и рисковать людьми.

 Наполненный газом шар был привязан на центральной площади Ричмонда и мог быть пущен, лишь только ветер утихнет. Но, к великой досаде жителей города, состояние атмосферы оставалось все тем же.

 18 и 19 марта погода не изменилась. Державшийся на канатах шар прибивало ветром к земле, и его трудно было сохранить в целости.

 Прошла еще ночь. Утром 20-го числа ураган разбушевался еще сильнее. Лететь было невозможно.

 В этот день к Сайресу Смиту подошел на улице человек, до тех пор не известный инженеру. Это был моряк по имени Пенкроф, мужчина лет тридцати пяти — сорока, крепко сложенный, загорелый, с живыми, часто мигающими глазами и приятным лицом. Пенкроф был уроженец Северной Америки. Он объехал все моря на свете и пережил все необычайные приключения, какие только могут выпасть на долю существа о двух ногах. Следует добавить, что это был человек весьма предприимчивый, готовый на любой риск и ничему не удивлявшийся. В начале года Пенкроф приехал в Ричмонд по делам вместе с пятнадцатилетним мальчиком, сыном своего капитана, Хербертом Брауном из Нью-Джерси, которого он любил, как родного сына. Не успев выехать до начала осады, они оказались запертыми в городе, к великому огорчению Пенкрофа, который думал лишь об одном — как убежать. Он слышал о Сайресе Смите и знал, как тяготится этот человек пленом. Поэтому Пенкроф, не колеблясь, обратился к Смиту и спросил его без дальнейших околичностей:

 — Мистер Смит, вам не надоел Ричмонд? Инженер пристально посмотрел на человека, обратившегося к нему с таким вопросом. Пенкроф продолжал, понизив голос:

 — Мистер Смит, хотите бежать отсюда?

 — Когда? — быстро спросил инженер. Это слово вырвалось у него невольно: ведь он не успел даже разглядеть своего собеседника.

 Но, всмотревшись проницательным взглядом в честное лицо моряка, Сайрес Смит не усомнился, что имеет дело с порядочным человеком.

 — Кто вы? — кратко спросил он. Пенкроф сообщил о себе все необходимое.

 — Хорошо, — сказал Сайрес Смит. — Каким же способом вы предлагаете мне бежать?

 — На этом дурацком шаре, который болтается здесь без всякого проку. Он как будто только нас с вами и ждет…

 Моряку незачем было продолжать. Инженер понял его с первого слова. Он схватил Пенкрофа за руку и повел его к себе.

 Придя к Смиту, Пенкроф изложил свой план, оказавшийся очень простым. Чтобы выполнить его, требовалось одно — рискнуть жизнью. Правда, ураган бушевал вовсю, но такой смелый и опытный инженер, как Сайрес Смит, наверное, сумеет справиться с аэростатом. Если бы он сам, Пенкроф, знал, как с ним обращаться, то, не колеблясь, пустился бы в путь, разумеется, не один, а с Гербертом. Он и не такие виды видывал, и бури его не пугают.

 Сайрес Смит выслушал моряка, не проронив ни слова, но глаза его сверкали. Вот наконец удобный случай! Сайрес Смит не таков, чтобы упустить его. Затея Пенкрофа была очень опасна, но все же выполнима. Ночью нужно было обмануть бдительность стражи, пробраться к шару, залезть в корзину и обрезать канаты. Конечно, при этом рискуешь погибнуть, но, с другой стороны, есть и шансы на успех, и если бы не ураган. Но не будь урагана, шар бы уже улетел, и столь долгожданная возможность не представилась бы.

 — Но я полечу не один, — добавил Сайрес Смит, заканчивая.

 — Сколько же человек вы хотите взять с собой? — осведомился моряк.

 — Двоих: моего друга Спилета и Наба, моего слугу.

 — Всего, значит, трое, а со мною и Гербертом — пятеро, — сказал Пенкроф. — Шар может поднять шесть человек.

 — Прекрасно. Мы летим! — воскликнул Сайрес Смит. Это «мы» как бы обязывало и журналиста. А он был не таков, чтобы отступать перед опасностью, и, когда Сайрес Смит рассказал ему о проекте, Спилет безоговорочно одобрил его. Он удивился лишь тому, что сам не додумался до такого простого способа бегства. Что же касается Наба, то он был готов следовать за своим господином куда угодно.

 — Так, значит, до вечера, — сказал Пенкроф. — Мы все будем слоняться где-нибудь около шара.

 — До десяти вечера, — ответил Смит. — Только бы буря не утихла раньше, чем мы улетим!

 Пенкроф простился с инженером и вернулся к себе на квартиру, где оставался юный Герберт Браун. Смелый мальчик был осведомлен о плане моряка и не без волнения ожидал результата его беседы со Смитом. Пять человек, готовые отдаться воле смерчей и бурь, как мы видим, отличались достаточной смелостью. Нет! Ураган не успокоился, и Джонатану Форстеру с его спутниками не приходилось и мечтать о полете. Погода весь день была ужасная. Сейчас Смит боялся лишь одного: как бы шар, привязанный канатами и поминутно прибиваемый ветром к земле, не разорвало на куски. Целыми часами расхаживал инженер по почти опустевшей площади, наблюдая за аэростатом. Пенкроф был тут же; засунув руки в карманы и часто позевывая, он бродил вокруг шара, словно человек, не знающий, как убить время, и каждую минуту ожидал, что шар лопнет или, чего доброго, сорвется с привязи и исчезнет в воздухе. Наступил вечер. Стояла глубокая тьма. Густой туман висел над самой землей. Шел дождь, смешанный со снегом. Было холодно. Весь Ричмонд окутало туманом. Казалось, буря вынудила воюющих к перемирию, и пушки почтительно смолкли, внимая страшному реву урагана. Улицы города опустели. В такую погоду, видимо, не было даже нужды охранять площадь, над которой отчаянно бился аэростат. Все благоприятствовало отлету пленников. Но каково будет лететь среди бурь и шквалов?..

 «Плохая погодка! — думал Пенкроф, ударом кулака нахлобучивая шляпу, которую ветер пытался сорвать с его головы. — Ну да ничего. Как-нибудь справимся».

 В половине десятого Сайрес Смит и его спутники с разных сторон пробирались на площадь. Освещавшие ее газовые фонари задуло ветром, и она была погружена в глубокую темноту. Не виден был даже огромный шар, почти вплотную прикрепленный к земле. Кроме мешков с балластом, привязанных к сетке, корзину удерживал толстый канат, продетый в железное кольцо, вделанное в землю, и прикрепленный к бортам. Пятеро пленников сошлись у корзины. Было так темно, что их не заметили, да и сами они едва видели друг друга.

 Ни слова не говоря, Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Наб и Герберт уселись в корзину Пенкроф, по приказанию инженера, начал отвязывать мешки с балластом. Через несколько минут это было сделано, и моряк присоединился к своим товарищам.

 Теперь шар держался только на канате, и Сайресу Смиту оставалось отдать приказ к отлету. В эту минуту в корзину одним махом вскочила собака. Это был Топ, любимец инженера, который оборвал свою цепь и последовал за хозяином.

 Сайрес Смит, боясь перегрузить шар, хотел прогнать бедное животное.

 — Э, что там, возьмем еще пассажира! — сказал Пенкроф и выбросил два мешка с песком.

 Потом он отрезал конец каната, и шар рванулся ввысь.

 Ураган бушевал со страшной силой. В течение ночи инженер не мог и думать о спуске, а когда рассвело, земля была закрыта туманом. Лишь через пять дней он слегка рассеялся, и воздухоплаватели увидели под собой безбрежное море. Аэростат продолжал нестись по ветру со страшной скоростью.

 Читатель уже знает, что четверо из его пяти пассажиров, вылетевших из Ричмонда 20 марта, были выброшены 24 марта на пустынный берег на расстоянии около семи тысяч миль от их родной страны.

 Но кто же был исчезнувший пятый, на помощь которому устремились оставшиеся в живых? Это был инженер Сайрес Смит.

Пять часов вечера. — Пропавший. — Наб в отчаянии. — Поиски на севере. — Островок. — Тревожная ночь. — Туманное утро. — Наб кидается вплавь. — Земля в виду. — Вброд через пролив.

 Инженер выпал из разорвавшейся сетки и был унесен волной. Его собака тоже исчезла. Верный пес бросился на помощь своему хозяину.

 — Вперед! — воскликнул Гедеон Спилет.

 И все четверо — Спилет, Герберт, Пенкроф и Наб, забыв усталость, устремились на поиски.

 Бедный Наб плакал от ярости и горя, сознавая, что потерял единственного любимого человека.

 Между исчезновением Сайреса Смита и высадкой его друзей прошло не более двух минут. Можно было рассчитывать, что его успеют еще спасти.

 — Будем искать его! — воскликнул Наб.

 — Да, Наб, и мы его найдем, — сказал Гедеон Спилет.

 — Живого?

 — Да, живого.

 — Умеет он плавать? — спросил Пенкроф.

 — Конечно, — ответил Наб. — К тому же с ним Топ.

 Моряк, слыша страшный рев океана, только покачивал головой. Инженер исчез у северной части берега, примерно в полумиле от того места, где сошли на землю его спутники. Значит, если он достиг ближайшей оконечности суши, его следовало искать не дальше чем в полумиле.

 Было около шести часов. Сгустился туман, и стало очень темно. Потерпевшие крушение направились к северу по западному берегу земли, на которую случай выбросил их. Эта земля была им неведома, и они не могли даже приблизительно определить ее географическое положение. Они шли по песчаной, усеянной камнями почве, по-видимому, лишенной всякой растительности. Покрытая неровностями и кочками, земля изобиловала мелкими рытвинами, которые очень затрудняли ходьбу. Из этих впадин поминутно выскакивали большие неуклюжие птицы, плохо видные в темноте, и медленно разлетались в разные стороны. Другие, более проворные, вспархивали стаями и, точно облако, пролетали по небу. Пенкрофу казалось, что это чайки и поморники. Даже шум волн не мог заглушить пронзительных голосов этих птиц.

 Время от времени Гедеон Спилет и его спутники останавливались и кричали, прислушиваясь, не раздастся ли ответный зов со стороны океана. Ведь если они находятся недалеко от того места, где инженер мог выйти на берег, то, не будучи даже в состоянии откликнуться, они услышат, наверное, лай Топа. Но никакого крика не было слышно сквозь шум волн и плеск прибоя. И маленький отряд снова двигался вперед, тщательно всматриваясь в каждый уголок побережья.

 Прошагав минут двадцать, потерпевшие крушение внезапно увидели перед собой пенящиеся гребни волн. Твердая земля пропала. Гедеон Спилет и его спутники находились на оконечности острой, возвышающейся над океаном стрелки, о которую яростно бились огромные волны.

 — Это скалистый мыс, — сказал Пенкроф. — Вернемся назад и будем держаться правой стороны. Тогда мы снова выйдем на материк.

 — А вдруг он здесь? — сказал Наб, указывая на океан, покрытый белеющими во мраке барашками волн. — Крикнем еще раз!

 И все четверо в один голос громко закричали. Но никто не ответил им. Выждав минуту, когда шум волн немного утих, они крикнули снова. Ответа не было.

 Тогда они двинулись обратно, идя по противоположному склону утеса. Почва все еще была песчаная, усеянная камнями. Однако Пенкроф заметил, что берег становится круче, и решил, что утес связан длинной полоской земли с возвышенным побережьем, очертания которого смутно виднелись во мраке. В этой части берега было куда меньше птиц. Море билось не так бурно и беспокойно, и можно было заметить, что волнение в этом месте значительно слабее. Плеск волн был едва слышен. Очевидно, скалистый мыс с этой стороны имел форму полукруглой бухты, и его возвышающаяся оконечность преграждала путь волнам океана. Но придерживаться прежнего направления — значило идти к югу, то есть в сторону, противоположную той, где мог выйти на землю Сайрес Смит. Пройдя еще полторы мили, путники не увидели ни одного изгиба дороги, позволяющего повернуть на север. Однако должен же этот мыс, конец которого они обогнули, быть связанным с материком! Пенкроф и его товарищи, невзирая на усталость, мужественно продолжали двигаться вперед, каждую минуту рассчитывая дойти до поворота, ведущего к северу.

 Каково же было их разочарование, когда, пройдя около двух миль, они снова увидели перед собой море и оказались на довольно высоком мысе, покрытом скользкими скалами.

 — Мы находимся на островке, — сказал Пенкроф. — Мы прошли его из конца в конец.

 Утверждение моряка было правильно. Воздухоплаватели были выброшены не на материк и даже не на остров, а на маленький островок протяжением в две мили, по-видимому, не особенно широкий.

 Являлся ли этот бесплодный, усеянный камнями островок — пустынное убежище морских птиц — частью более значительного архипелага, этого нельзя было утверждать. Пассажиры воздушного шара, увидев из корзины сквозь туман полосу земли, не могли судить о том, насколько она обширна. Теперь же Пенкроф, который, как истый моряк, хорошо видел в темноте, смутно различал на западе очертания гористого берега. Царящий вокруг мрак не позволял определить, к какой системе островов — простой или сложной — принадлежит клочок земли, на котором находились Спилет и его спутники. Покинуть его было почти невозможно, так как он был окружен морем. Приходилось отложить поиски инженера до утра. К сожалению, ни одним звуком он не дал знать, где находится. Да, там была земля. А земля означала спасение, хотя бы ненадолго. Островок был отделен от берега проливом в полмили шириной, с чрезвычайно быстрым и шумным течением.

 В это время один из потерпевших крушение, очевидно, внимая только голосу сердца, не посоветовавшись ни с кем из товарищей, бросился в воды пролива. Это был Наб. Ему не терпелось достигнуть берега и пройти по нему к северу. Никто не мог бы его удержать. Пенкроф позвал его, но напрасно. Гедеон Спилет собирался последовать за Набом.

 Пенкроф, подойдя к нему, спросил:

 — Вы намерены переплыть этот пролив?

 — Да, — ответил Гедеон Спилет.

 — Поверьте мне, с этим лучше подождать, — сказал моряк. — Наб и один сможет помочь своему хозяину. Если и мы поплывем по проливу, нас, пожалуй, унесет течением в открытый океан. Если я не ошибаюсь, это течение вызвано отливом. Смотрите, берег начинает выступать из воды. Потерпим немного, и, когда отлив кончится, мы, может быть, найдем брод.

 — Вы правы, — ответил журналист. — Будем разлучаться как можно реже.

 Между тем Наб плыл наискось, энергично борясь с течением. При каждом взмахе рук его черные плечи показывались над водой. Негра быстро относило в сторону, но он все же приближался к цели. На то, чтобы проплыть полмили, ему понадобилось больше тридцати минут, и он подплыл к берегу в нескольких тысячах футов от того места, против которого бросился в воду.

 Наб вышел на сушу у подножия высокой гранитной стены и энергично отряхнулся; потом он быстро побежал и исчез за утесом, который выступал в море примерно против северной оконечности островка.

 Товарищи Наба с тревогой наблюдали за смелым негром. Когда Наб скрылся из виду, они обратили взоры на землю, у которой им придется просить приюта. Осматривая ее, они подкрепились несколькими раковинами, лежавшими в песке. Это все же была пища, хотя и скудная.

 Противоположный берег имел вид обширной бухты, южная часть которой заканчивалась острым выступом, лишенным всякой растительности и казавшимся совершенно пустынным. Этот выступ соединялся с берегом прихотливо изрезанной полоской земли и примыкал к высоким гранитным утесам. На северной стороне бухта, наоборот, расширялась; берег, более закругленный по очертаниям, тянулся с юго-запада на северо-восток и заканчивался продолговатым мысом. Расстояние между этими двумя крайними точками, на которые опиралась дуга бухты, составляло около восьми миль. В полумиле от берега был расположен островок, похожий на сильно увеличенный остов какого-то огромного китообразного. Поперечник его в самом широком месте не превышал четверти мили.

 Побережье против островка было покрыто песком и усеяно черноватыми скалами, которые в эту минуту вследствие отлива постепенно выступали из воды. На втором плане виднелось нечто вроде гранитного вала высотой не менее чем в триста футов, отвесные склоны которого венчал причудливой формы гребень. Этот вал тянулся на расстоянии трех миль и неожиданно обрывался с правой стороны, заканчиваясь срезанной гранью, которая казалась отесанной руками человека. Слева, над мысом, эта стена разветвлялась на множество призматической формы отрогов. Состоявшая из утесов и осыпавшихся камней, она постепенно снижалась, соединяясь продолговатой грядой со скалами южной стрелки. На верхнем плато берега не росло ни единого деревца. Это было обнаженное плоскогорье, вроде того, что возвышается над Капштадтом на мысе Доброй Надежды, но меньшее по своим размерам. Так, по крайней мере, казалось с островка. Зато справа и сзади срезанной грани вала виднелось достаточно зелени. Без труда можно было различить смутные очертания высоких деревьев, сливавшихся в необозримые леса. Эти зеленые заросли радовали глаз, утомленный резкими очертаниями гранитного вала. Наконец на самом заднем плане, выше плато, в северо-западном направлении на расстоянии не меньше семи миль ярко белела вершина, озаренная лучами солнца. Это была снеговая шапка, украшавшая далекую гору.

 Невозможно было ответить на вопрос, является ли эта земля островом или частью материка. Но геолог, увидев уродливые скалы, громоздившиеся с левой стороны, не колеблясь, приписал бы им вулканическое происхождение: они, несомненно, являлись продуктом работы подземных сил.

 Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт пристально всматривались в этот берег. Там придется им прожить долгие годы, а быть может, и умереть, если их не снимет какой-нибудь проходящий корабль.

 — Ну, Пенкроф, что ты скажешь? — спросил Герберт.

 — Что скажу? — отвечал моряк. — В этом, как и во всем, есть хорошее и плохое. Увидим, что будет дальше. Но отлив, кажется, становится сильнее. Часа через три мы попробуем переправиться, а когда попадем на тот берег, то постараемся как-нибудь выпутаться и найти мистера Смита.

 Пенкроф в своем предвидении не ошибся. Через три часа, при полном отливе, песчаное дно канала почти обнажилось. Островок отделял от берега лишь узкий ручей, который, наверное, нетрудно будет перейти.

 Около десяти часов Гедеон Спилет и его товарищи, сняв с себя одежду, связали ее в узлы и, неся их на голове, вошли в ручей, глубина которого не превышала пяти футов. Герберт, для которого и это было много, плавал, как рыба, и прекрасно справился со своей задачей. Все трое без затруднений достигли противоположного берега. Там солнце их быстро обсушило, и, одевшись, они стали держать совет.

Литодомы. — Устье реки. — Трубы. — Поиски продолжаются. — Хвойный лес. — Заготовка топлива. — В ожидании отлива. — Вид с берега. — Сплавной плот. — Возвращение в Трубы.

 Прежде всего журналист условился с Пенкрофом, что тот будет ожидать его возвращения здесь же, и, не теряя ни минуты, быстро пошел по берегу — в ту сторону, куда направился Наб. Вскоре он исчез за поворотом дороги. Ему не терпелось узнать, нет ли новостей о Сайресе Смите.

 Герберт хотел было последовать за ним.

 — Не ходи, мой мальчик, — сказал Пенкроф. — Нам нужно устроить лагерь и посмотреть, возможно ли здесь найти какую-нибудь более основательную пищу, чем ракушки. Когда наши друзья вернутся, им надо будет подкрепить силы. Каждому — свое дело.

 — Я готов, Пенкроф, — ответил Герберт.

 — Ну вот и прекрасно, — ответил моряк, — дело пойдет на лад. Будем действовать по плану. Мы устали, замерзли и проголодались. Надо, значит, найти кров, огонь и пищу. В лесу есть дрова, в гнездах есть яйца. Не хватает только дома.

 — Я поищу, нет ли в этих скалах пещеры, — сказал Герберт.

 — В конце концов я, наверное, найду какую-нибудь дыру, куда нам можно будет спрятаться.

 — Правильно, — сказал Пенкроф. — В дорогу, мой мальчик!

 Они двинулись вдоль стены, по песчаному берегу, значительно обнажившемуся вследствие отлива. Но, вместо того чтобы идти к северу, они направились к югу. В нескольких сотнях шагов от того места, где они высадились, Пенкроф заметил узкую расщелину. По его мнению, она должна была служить выходом для реки или ручья. А потерпевшим крушение было важно иметь поблизости питьевую воду. К тому же было вполне возможно, что поток вынес Сайреса Смита в эту сторону.

 Как уже сказано, стена имела более трехсот футов высоты, но это был сплошной массив, и даже у его подножия, до которого едва доставали волны, не было ни одного углубления, где можно было бы найти приют. Стена, совершенно отвесная, состояла из крепчайшего гранита, который никогда не точили воды моря. Над вершиной ее летало множество водяных птиц, главным образом, перепончатопалых, с узкими, продолговатыми и острыми клювами. Это были весьма крикливые существа, нисколько не напуганные присутствием человека, который, очевидно, впервые нарушал их одиночество. Среди этих птиц Пенкроф заметил нескольких фомок — вид поморников, которых иногда называют «морскими разбойниками», а также маленьких хищных чаек, гнездившихся в углублениях гранита. Один ружейный выстрел по этому скопищу птиц принес бы богатую добычу, но, чтобы выстрелить, необходимо ружье, а у Пенкрофа и Герберта его не было. Впрочем, фомки и чайки почти несъедобны, а их яйца имеют отвратительный вкус. Между тем Герберт, который свернул немного более влево, вскоре увидел скалы, покрытые водорослями. Через несколько часов их должен был затопить прилив. На этих скалах, увитых скользкой морской травой, виднелось множество двустворчатых раковин, которыми не могли пренебречь проголодавшиеся люди. Герберт кликнул Пенкрофа, и тот быстро подбежал.

 — Э, да это съедобные ракушки! — воскликнул моряк. — Вот что заменит нам яйца.

 — Это несъедобные ракушки, — ответил Герберт, внимательно осматривая прицепившихся к скале моллюсков, — это литодомы.

 — А их едят? — спросил Пенкроф.

 — Конечно.

 — Ну, так будем есть литодом.

 Моряк мог вполне положиться на Герберта: юноша был очень силен в естественной истории и с подлинной страстью любил эту науку. Отец Герберта поощрял его занятия и дал ему возможность прослушать лекции лучших бостонских профессоров, которые очень любили умного и прилежного мальчика. Знания Герберта как натуралиста были не раз использованы впоследствии, и первое их применение оказалось удачным.

 Литодомы — продолговатые раковины, соединенные в гроздья и крепко пристающие к скалам. Они принадлежат к тому виду моллюсков-бурильщиков, которые просверливают отверстия в самых крепких камнях. Раковины литодом закруглены с обоих концов; этот признак отличает их от прочих съедобных ракушек.

 Пенкроф с Гербертом основательно закусили литодомами, раскрывшими раковины навстречу солнцу. Они ели их, как едят устриц, и нашли, что у этих моллюсков очень острый вкус. Поэтому Пенкрофу и Герберту не пришлось жалеть об отсутствии у них соли или какой-либо другой приправы. Им удалось на время утолить голод, но зато их мучила жажда, которая еще усилилась от пищи, остро приправленной самой природой.

 Надо было отыскать пресную воду, которой не могло не быть в этой прихотливо изборожденной местности. Пенкроф и Герберт наполнили карманы и носовые платки литодомами и двинулись дальше. Пройдя шагов двести, они достигли расщелины, которую, по правильному предположению Пенкрофа, до краев наполняла небольшая речка. Стена в этом месте как бы раздвинулась, уступая напору подземных сил. У подножия ее образовалась маленькая бухточка. Речка в этом месте была шириной футов в сто; ее отвесные берега были с обеих сторон не шире двадцати футов. Русло потока пролегало между гранитными стенами, которые по мере удаления от устья постепенно снижались. Далее он резко сворачивал в сторону и скрывался в зарослях в полумиле расстояния.

 — Вода здесь, топливо там, — сказал Пенкроф. — Не хватает только жилья.

 Вода в речке была совершенно прозрачна. Пенкроф убедился, что теперь, то есть в те часы, когда до нее не доходит прилив, она пресная. Установив это важное обстоятельство, Герберт принялся искать какое-нибудь углубление, могущее послужить убежищем, но его поиски оказались тщетными. Стена повсюду была отвесная, гладкая и ровная.

 У самого устья реки, несколько выше линии прилива, обвалившиеся скалы образовали грот, или, скорее, огромное отверстие в груде камней. Такие нагромождения часто образуются в местностях, изобилующих гранитом; обычно их называют «трубами».

 Пенкроф и Герберт далеко углубились в усыпанные песком проходы среди скал. Они были достаточно освещены, так как лучи солнца проникали в промежутки между гранитными глыбами, которые только чудом сохраняли устойчивость и не падали. Вместе со светом врывался ветер — настоящий сквозняк, приносивший снаружи ледяной холод. Однако Пенкроф решил, что, если завалить часть этих проходов и заткнуть некоторые отверстия камнями и песком, «трубы» станут обитаемыми. По своей форме они напоминали типографский знак &^[7]. Отделив верхнее кольцо этого знака, через которое проникал южный и западный ветер, удастся, без сомнения, использовать его нижнюю часть.

 — Это как раз то, что нам нужно, — сказал Пенкроф. — Если бы когда-нибудь снова увидеть мистера Смита! Он уж сумел бы использовать этот лабиринт.

 — Мы его увидим, Пенкроф! — вскричал Герберт. — И когда он вернется, то должен найти здесь удобное жилище. Оно будет довольно сносным, если нам удастся установить очаг в левом проходе и сохранить отверстие для выхода дыма.

 — Это мы сумеем сделать, мой мальчик. Трубы, — так Пенкроф окончательно окрестил это временное жилище, — будут для нас подходящим жильем. Но сначала надо запастись топливом. Я думаю, дерево нам очень пригодится, чтобы забить отверстия, через которые дует такой дьявольский ветер.

 Герберт и Пенкроф вышли из Труб и пошли вдоль левого берега речки. По ее быстрым водам плыли сухие сучья. Прилив, который уже начинался, должен был оттеснить этот поток далеко назад. Пенкрофу пришло в голову, что силу прилива и отлива можно будет использовать для перевозки тяжестей.

 Прошагав с четверть часа, моряк и юноша дошли до излучины реки. Начиная с этого места ее берега были покрыты густым лесом. Хотя стояла глубокая осень, деревья в этом лесу остались зелеными: они принадлежали к семейству хвойных, столь распространенному на всем земном шаре, от северных широт до тропиков. Юный натуралист отметил, в частности, деодары — деревья с прекрасным запахом, в изобилии растущие в Гималаях. Среди деодар попадались группы сосен, широко раскинувших свои густые зонтики. Под ногой Пенкрофа в высокой траве то и дело потрескивали, стреляя, как фейерверк, сухие ветки.

 — Все прекрасно, мой мальчик, — сказал моряк — Хотя я и не знаю, как называются эти деревья, но мне хорошо известно, что их можно отнести к разряду годных на топливо. А сейчас только такие нам и нужны.

 — Наберем их побольше! — сказал Герберт и тотчас же принялся за работу. Собирать сучья оказалось нетрудным делом. Не пришлось даже ломать веток, так как на земле валялось много хворосту. Но если дров хватало, то транспортные средства отсутствовали. Ветки, очень сухие, должны были быстро сгорать. Поэтому в Трубы надо было доставить как можно больше топлива, а подъемной силы двух человек оказалось недостаточно. Герберт заметил это Пенкрофу.

 — Э, мой мальчик, — ответил моряк, — должно же найтись какое-нибудь средство переправить эти дрова! Для всякого дела есть свой способ. Будь у нас тележка или лодка, задача была бы слишком простой.

 — К нашим услугам река, — сказал Герберт.

 — Правильно, — ответил Пенкроф. — Река будет для нас самодвижущейся дорогой. Не напрасно же изобретен сплавной плот!

 — Это все верно, — заметил Герберт. — Но только дорога движется от нас вспять.

 — Ну что ж, подождем, пока начнется отлив, — сказал Пенкроф. — Море само доставит наши дрова к Трубам. А пока будем сооружать плот. Моряк и Герберт вернулись к месту, где река сворачивала под углом в сторону. Каждый из них нес, сколько мог, сухого хворосту, связанного в вязанки. На берегу, в густой траве, на которую никогда, вероятно, не ступала нога человека, тоже валялось множество сухих веток. Пенкроф сейчас же принялся связывать плот.

 В маленьком затоне, образованном выступом берега, преграждавшим течение, Герберт с Пенкрофом бросили в воду несколько толстых сучьев, скрепленных сухими лианами. Таким образом, получилось нечто вроде плота, на который был постепенно перенесен весь собранный хворост, по крайней мере, вязанок двадцать. Через час работа была окончена, и плот, привязанный к берегу, дожидался отлива.

 У Пенкрофа и Герберта оказалось несколько свободных часов, и они решили дойти до верхнего плато и осмотреть местность с более высокого пункта.

 Шагах в двухстах от излучины реки стена, заканчивающаяся кучей камней, пологим склоном спускалась к опушке леса, образуя нечто вроде естественной лестницы. Благодаря своим сильным ногам Пенкроф и Герберт в несколько минут добрались до верхушки стены и подошли к краю выступа, возвышавшегося над устьем реки.

 Прежде всего, они окинули взором океан, который им так недавно пришлось перелететь при столь ужасных обстоятельствах. С волнением оглядывали они северную сторону берега, где произошла катастрофа. Именно там исчез Сайрес Смит. Моряк и юноша надеялись заметить какие-нибудь остатки воздушного шара, за которые мог бы уцепиться человек. Но безбрежное море было пустынно. На берегу тоже никого не было — ни Наба, ни журналиста. Возможно, что они в эту минуту находились так далеко, — что их нельзя было увидеть.

 — Я чувствую, — вскричал Герберт, — что такой энергичный человек, как мистер Смит, не мог утонуть: он доплыл до берега! Ведь правда, Пенкроф?

 Моряк печально покачал головой. Он уже не надеялся больше свидеться с Сайресом Смитом. Но ему не хотелось разочаровывать Герберта.

 — Конечно, конечно, — ответил он. — Там, где всякий другой погибнет, наш инженер сумеет выпутаться.

 Говоря это, он внимательно осматривал берег. Перед его глазами простиралась песчаная полоса, ограниченная с правой стороны линией утесов. Эти стены, еще не покрытые водой, походили на группу амфибий, омываемых прибоем. За каменной грядой сверкало в лучах солнца море. На юге горизонт был закрыт острым мысом, так что нельзя было узнать, продолжается ли земля в этом направлении или сворачивает на юго-запад и на юго-восток. В последнем случае она имела бы форму очень удлиненного полуострова. На северной оконечности бухты очертания берега, более округленные, были видны на значительном расстоянии. Берег был низкий, плоский и гладкий, с большими песчаными отмелями, не покрытыми еще водой. Потом Пенкроф и Герберт обернулись к западу. Прежде всего им бросилась в глаза снеговая вершина, возвышавшаяся на расстоянии шести-семи миль. От первых уступов берега на две мили вглубь тянулся густой лес с хвойными зарослями. Далее, между опушкой леса и водой, зеленела обширная площадка, покрытая прихотливо разбросанными купами деревьев. Налево в просветах леса сверкала речка; в своем извилистом течении она, видимо, возвращалась к горным отрогам, от которых начинала свой путь. В том месте, где Пенкроф оставил плот, она протекала между двумя гранитными стенами; левая стена была гладкая и отвесная, в то время как правая постепенно снижалась; массив переходил в отдельные скалы, скалы — в камни, а камни — в голыши, покрывавшие берег до конца мыса.

 — Не на острове ли мы? — подумал вслух моряк.

 — Если это остров, то довольно большой, — откликнулся Герберт.

 — Остров, как он ни велик, все же остров, — заметил Пенкроф.

 Ответить на этот важный вопрос было пока невозможно; пришлось отложить его разрешение. Но местность, будь то материк или остров, казалась плодородной, красивой и изобилующей разнообразными естественными богатствами.

 Пенкроф и Герберт долго разглядывали берег, на который забросила их судьба. Но после такого поверхностного осмотра трудно было еще себе представить, что им готовит будущее.

 Через некоторое время они двинулись в обратный путь по южному гребню гранитного плато, окаймленного длинными рядами скал причудливой формы. В расщелинах камней гнездилось множество птиц. Герберт, прыгая со скалы на скалу, спугнул целую стаю этих пернатых.

 — Ну, это уже не чайки и не поморники! — вскричал он.

 — Что же это за птицы? — спросил Пенкроф. — Честное слово, они похожи на голубей!

 — Это и есть голуби, но только дикие — так называемые скалистые голуби, — ответил Герберт. — Я узнаю их по двойной черной полоске на крыльях, по белой гузке и пепельно-синему оперению. Скалистый голубь употребляется в пищу, а его яйца, должно быть, очень вкусны. Хорошо бы их найти в гнездах!

 — Прежде чем птенцы вылупятся, мы превратим их в яичницу, — весело сказал Пенкроф.

 — А в чем же ты будешь жарить яичницу? В твоей шляпе?

 — Нет — я еще пока не колдун, — ответил моряк. — Придется нам ограничиться яйцами всмятку. Пенкроф с Гербертом тщательно осмотрели каждую впадину в граните и действительно нашли множество яиц. Моряк собрал две-три дюжины и завязал в платок. Между тем подошло время наибольшего прилива, и Герберт с Пенкрофом вернулись к реке.

 Когда они достигли излучины, был час дня. Течение реки уже повернуло вспять. Надо было воспользоваться отливом и переправить дрова к устью. Пенкроф не имел намерения доверить их воле течения, но не хотел и переходить на плот, чтобы управлять им. Моряк всюду сумеет раздобыть веревку, и Пенкроф быстро сплел из сухих лиан бечеву в несколько сажен длиной. Привязав этот канат к корме плота, Пенкроф взял в руку его конец, а Герберт отталкивал плот длинным шестом, не давая ему приближаться к берегу.

 Маневр удался на славу. Огромная связка дров, которую моряк удерживал, следуя за ней по берегу, поплыла вперед, уносимая течением. Берега были очень круты, и можно было не опасаться, что плот сядет на мель. Меньше чем через два часа он уже был в устье, всего в нескольких шагах от Труб.

Приспособление Труб под жилье. — Как добыть огонь. — Коробка спичек. — Поиски на берегу. — Возвращение журналиста и Наба. — Единственная спичка! — Огонь зажегся. — Первый ужин. — Первая ночевка на земле.

 Первой заботой Пенкрофа после разгрузки плота было приспособить Трубы под жилье. Для этого надо было завалить проходы, через которые проникал ветер. Песком, камнями, сплетенными ветками и мокрой землей ему удалось герметически закупорить галереи, открытые для южного ветра, и изолировать верхнее кольцо знака. Чтобы дать выход дыму и создать тягу, был оставлен один узкий, извилистый проход, открывавшийся в боковой части стены. Таким образом, Трубы были разделены на три-четыре комнаты, если можно так назвать темные берлоги, которые едва ли пришлись бы по вкусу даже дикому животному. Но там, по крайней мере, было сухо, а в центральных комнатах можно было даже стоять, вытянувшись во весь рост; полы в них были усыпаны песком. В конце концов, это казалось не таким уж плохим жильем на первое время.

 Работая, Герберт и Пенкроф оживленно болтали.

 — Может быть, наши товарищи нашли более удобное помещение, — сказал Герберт.

 — Это возможно, — ответил моряк. — Но когда не знаешь наверняка, следует действовать. Лучше иметь лук с двумя тетивами, чем совсем без тетивы.

 — Лишь бы только они привели с собой мистера Смита! — повторял Герберт. — Если они его найдут, нам останется только благодарить судьбу.

 — Да, — ответил Пенкроф. — Это был человек… настоящий…

 — «Был»? — сказал Герберт. — Разве ты потерял надежду его увидеть?

 — Нет, нет! — ответил поспешно моряк. Отделочные работы были быстро закончены, и Пенкроф остался ими очень доволен.

 — Теперь наши друзья могут возвращаться, — сказал он. — Они найдут недурное убежище.

 Оставалось только устроить очаг и приготовить обед. Первое было легко и просто сделать. В глубине левого коридора, под отверстием узкого прохода, оставленного для выхода дыма, были положены плоские широкие камни. Того тепла, которое распространится от очага, несомненно, будет достаточно, чтобы обогреть помещение. Поместив свои запасы в одной из комнат, Пенкроф положил на очаг несколько сучьев вперемешку со щепками.

 Видя, что он занят этой работой, Герберт спросил моряка, есть ли у него спички.

 — Конечно, — ответил Пенкроф и добавил: — И это большое счастье. Без спичек или трута нам пришлось бы плохо.

 — Мы могли бы добывать огонь, как дикари: трением двух сухих кусков дерева, — сказал Герберт.

 — Попробуй-ка это сделать, мой мальчик, — ответил Пенкроф. — Ты только сотрешь себе ладони и ничего не добьешься.

 — Но ведь это же совсем простой способ, очень распространенный на островах Тихого океана, — возразил юноша.

 — Не спорю, но дикари, видимо, лучше нас знают, как его применять, или употребляют какое-то особое дерево. Я сам часто пробовал добыть огонь таким образом, и это мне ни разу не удалось. Говоря по совести, я предпочитаю спички… Где мои спички?

 Пенкроф полез в карман за спичками, с которыми никогда не расставался, так как был заядлым курильщиком. Там их не оказалось. Он пошарил в карманах брюк, но, к его величайшему удивлению, драгоценного коробка нигде не было.

 — Вот уж глупо! — сказал моряк, в недоумении смотря на Герберта. — Спичечница, наверное, выпала у меня из кармана и потерялась. А у тебя, Герберт, нет огнива или чего-нибудь, чем можно добыть огонь?

 — Нет, Пенкроф.

 Моряк вышел из пещеры, ожесточенно почесывая в затылке. Герберт последовал за ним. На песке, на скалах, на берегу реки — всюду искали они коробок, но тщетно. Спичечница была медная, и они бы ее, наверное, заметили.

 — А ты не выбросил ее из корзины, Пенкроф? — спросил Герберт.

 — Нет. Я ее так берег! — ответил моряк. — Но при этой ужасной качке такой маленький предмет легко мог исчезнуть. Даже моя трубка, и та меня покинула. Чертова спичечница! И куда только она могла деться?

 — Начинается отлив, — сказал Герберт. Сходим на то место, где мы выбрались на землю.

 Спичечницу едва ли удалось бы там найти, так как волны, наверное, унесли ее во время прилива. Но попытаться все же следовало. Герберт и Пенкроф быстро направились к месту высадки, находившемуся шагах в двухстах от Труб.

 Они самым тщательным образом обыскали каждую впадину в скалах, перевернули каждый камешек. Никакого результата. Если спичечница упала где-нибудь здесь, ее, несомненно, унесло в океан. По мере того как волны отступали, моряк осматривал все расщелины между скалами, но так и не нашел своего коробка. Это была очень значительная, ничем не вознаградимая в данных обстоятельствах потеря.

 Пенкроф не мог скрыть своего огорчения. Он угрюмо молчал, лоб его прорезали глубокие морщины. Герберт, чтобы его утешить, сказал, что спички, вероятно, подмокли и ими все равно нельзя было бы пользоваться.

 — Да нет, мой мальчик, — возразил Пенкроф. — Они лежали в медной, плотно закрытой коробке. Что же нам теперь делать?

 — Мы как-нибудь сумеем раздобыть огонь, — сказал Герберт.

 — Мистер Смит или мистер Спилет окажутся изобретательнее нас.

 — Да, но пока что огня у нас нет, и, когда наши товарищи вернутся сюда, их будет ждать печальный сюрприз.

 — Но у них, наверное, есть спички или трут, — живо сказал Герберт.

 — Не думаю, — ответил моряк, покачивая головой. — Мистер Смит и Наб не курят, а мистер Спилет — тот уж наверняка больше беспокоился о своем блокноте, чем о спичках.

 Герберт промолчал. Потеря спичек, несомненно, была очень досадным обстоятельством. Однако юноша не сомневался, что тем или иным способом огонь удастся добыть. Пенкроф, более опытный, думал иначе, хотя и был не таков, чтобы смущаться трудностями. Во всяком случае, теперь оставалось только одно: ожидать возвращения Наба и журналиста. Но пришлось отказаться от мысли угостить их крутыми яйцами. Постоянно питаться сырым мясом — перспектива ни для кого не приятная.

 Прежде чем возвратиться в Трубы, Пенкроф и Герберт, на случай если у них совсем не будет огня, набрали дополнительный запас литодом. После этого они безмолвно направились в свое жилище.

 На обратном пути Пенкроф продолжал искать свою исчезнувшую спичечницу. Он даже еще раз прошел по левому берегу реки от устья до излучины, возле которой был привязан плот, поднялся на верхнее плато и обошел его во всех направлениях. Он искал в высокой траве, на опушке леса, но напрасно.

 Когда Пенкроф с Гербертом вернулись в Трубы, было пять часов вечера. Незачем и говорить, что каждый уголок пещеры был обыскан самым тщательным образом. От надежды найти спичечницу пришлось окончательно отказаться.

 Часов около шести, когда солнце уже почти скрылось за холмами на западе, Герберт, который ходил взад и вперед по берегу, увидел Наба и Гедеона Спилета.

 Они возвращались одни. Сердце юноши мучительно сжалось. Предчувствие не обмануло Пенкрофа: Сайреса Смита не удалось найти.

 Подойдя, журналист молча сел на камень. Измученный голодом и усталостью, он был не в силах говорить.

 Что же касается Наба, то его покрасневшие глаза свидетельствовали о том, сколько он пролил слез. Новые неудержимые рыдания лучше всяких слов говорили, что он пришел в полное отчаяние. Журналист кратко рассказал о том, как они с Набом искали Сайреса Смита. Берег был обследован на протяжении восьми миль, то есть значительно дальше того места, где шар в предпоследний раз упал в воду и где вслед за его падением исчезли Сайрес Смит и Топ. Берег был пуст. Ни одного следа, ни одного отпечатка ноги человека. Ни один камешек не был сдвинут с места. Было очевидно, что эта часть берега совершенно необитаема. Море было столь же пустынно. На дне его, в нескольких сотнях футов от берега, вероятно, покоилось тело инженера.

 В этом месте рассказа Наб вскочил на ноги и голосом, который выражал все еще жившую в нем надежду, воскликнул:

 — Нет! Нет! Он не умер! Этого не может быть. Такой человек, как он!.. Это невозможно! Кто угодно другой, но только не он! Мой хозяин всегда сумеет выпутаться. — Тут силы оставили его, и он, глухо застонав, опустился на камень.

 — Наб, — воскликнул Герберт, подбегая к верному негру, мы его найдем, он к нам вернется! А пока поешьте немного, пожалуйста. Вы ведь голодны.

 С этими словами он протянул Набу горсть ракушек — все, что мог ему предложить.

 Наб уже много часов не имел во рту ни крошки, но все же отказался. Лишившись своего хозяина, он не хотел жить.

 Гедеон Спилет с жадностью накинулся на моллюсков. Поев, он лег на песок у подножия скалы. Он был очень утомлен, но спокоен.

 Герберт подошел к нему и взял его за руку.

 — Мистер Спилет, — сказал он, — мы нашли убежище, где вам будет удобнее, чем здесь. Наступает ночь. Пойдемте, отдохните немного. А завтра посмотрим.

 Журналист поднялся на ноги и последовал за Гербертом к Трубам.

 В эту минуту Пенкроф подошел к нему и насколько мог естественным тоном спросил:

 — Нет ли у вас случайно спички?

 Журналист остановился и порылся в карманах, но не нашел спичек.

 — У меня были, да я, наверное, их выбросил, — сказал он.

 Моряк задал тот же вопрос Набу и получил тот же ответ.

 — Проклятие! — воскликнул он, будучи не в силах сдержать досаду.

 Услышав это восклицание, журналист подошел к Пенкрофу.

 — Ни одной спички? — спросил он.

 — Ни единой. А без спичек нет и огня!

 — Если бы только мой хозяин был здесь, — вскричал Наб, — он сумел бы сделать спички!

 Четверо потерпевших крушение стояли без движения, с тревогой смотря друг на друга. Герберт первый прервал молчание.

 — Мистер Спилет, — сказал он, — вы курильщик, у вас всегда были с собой спички. Может быть, вы плохо искали? Поищите еще. Одна спичка — и у нас будет огонь!

 Журналист снова обшарил карманы брюк, пальто и жилета и вдруг, к своему крайнему удивлению и к великой радости Пенкрофа, нащупал за жилетной подкладкой маленький кусок дерева. Он прижал его пальцами сквозь материю, но не мог вытащить. Это, очевидно, была спичка, и притом единственная. С ней надлежало обращаться осторожно, чтоб не сцарапать фосфор.

 — Позвольте мне попробовать, — сказал Герберт. Очень ловко, не сломав его, он вытащил этот кусочек дерева, эту ничтожную щепочку, столь драгоценную для четырех несчастных людей. Она была цела и невредима.

 — Спичка! — вскричал Пенкроф. — Теперь мне кажется, что у нас их целый воз.

 Он осторожно взял спичку и в сопровождении своих товарищей вернулся в Трубы.

 Этот маленький кусочек дерева, который в обитаемых землях не имеет никакой ценности и не вызывает к себе ни малейшего интереса, требовал при данных обстоятельствах крайне бережного обращения.

 Убедившись, что спичка совершенно суха, Пенкроф сказал:

 — Мне бы нужно кусок бумаги.

 — Вот вам, — ответил Гедеон Спилет, не без колебания вырывая листок из своей записной книжки.

 Пенкроф взял листок у журналиста и присел на корточки перед очагом. Он подложил под сучья несколько пучков травы, листьев и сухого мха, расположив их так, чтобы между ними свободно проходил воздух и хворост мог бы легко воспламениться.

 После этого Пенкроф свернул бумагу рожком, как делают курильщики, когда хотят разжечь трубку на ветру, и засунул его между пучками травы. Потом он взял шероховатый камень, тщательно обтер его и, затаив дыхание, с сильно бьющимся сердцем провел спичкой по камню. Вспышки не последовало; боясь сцарапать с головки фосфор, Пенкроф чиркнул спичкой чересчур слабо.

 — Нет, я не могу, — сказал он, у меня слишком дрожит рука. Спичка не загорится. Я не хочу. Не могу.

 И, поднявшись на ноги, он попросил Герберта взяться за это ответственное дело.

 Во всю свою жизнь юноша не был так взволнован. Сердце его громко стучало. Прометей, похищая огонь с неба, наверное, чувствовал себя спокойней. Однако Герберт без колебаний взял спичку и быстро чиркнул ею о камень. Тотчас же послышался легкий треск, и вспыхнуло маленькое синеватое пламя, сопровождаемое едким дымом. Герберт осторожно повернул спичку, чтобы огонь разгорелся посильнее, и сунул ее в свернутую бумагу. Через несколько секунд бумага вспыхнула, а вслед за нею загорелся и мох.

 Вскоре дрова уже весело трещали, и яркое пламя, энергично раздуваемое сильными легкими моряка, озаряло мрачную пещеру.

 — Наконец-то! — воскликнул Пенкроф, поднимаясь на ноги. — Никогда в жизни я не был так взволнован!

 Пламя прекрасно разгоралось на плоских камнях очага. Дым легко уходил в узкое отверстие, тяга была отличная, и вскоре приятное тепло распространилось по всей пещере. Теперь нужно было следить за тем, чтобы не дать огню погаснуть. Для этого надо было всегда сохранять под пеплом несколько тлеющих угольков. Но это был лишь вопрос тщательности и внимания, поскольку в дровах не было недостатка и запас их всегда можно было вовремя пополнить.

 Пенкроф мечтал использовать огонь прежде всего для приготовления чего-нибудь более сытного, чем литодомы. Герберт принес две дюжины яиц. Журналист, сидевший в углу пещеры, безмолвно смотрел на эти приготовления. Три вопроса занимали его мысли: жив ли еще Сайрес Смит? ЕСЛИ он жив, то где он находится? Если он уцелел после падения, то почему он до сих пор не дал о себе знать?

 Что же касается Наба, то он бродил по берегу. Он весь был во власти своего горя.

 Пенкроф знал пятьдесят два способа приготовления яиц, но сегодня у него не было выбора. Он мог только закопать яйца в горячую золу и испечь их.

 Через несколько минут ужин был готов, и Пенкроф пригласил журналиста принять в нем участие. Так потерпевшие крушение в первый раз поели на этом неизвестном берегу. Печеные яйца оказались очень вкусными, и так как в яйце есть все, что нужно для питания человека, то четверо голодных хорошо подкрепили свои силы.

 О, если бы их пятый товарищ был с ними!

 Если бы все пленники, бежавшие из Ричмонда, находились здесь, под прикрытием скал, на песке, перед ярко пылающим огнем, им оставалось бы только благодарить судьбу. Но самый изобретательный, самый ученый из них, их бесспорный начальник, Сайрес Смит, к несчастью, отсутствовал, и его тело не удалось даже предать погребению.

 Так прошел день 25 марта. Наступила ночь. Снаружи слышались вой ветра и монотонный плеск прибоя. Мелкие камни, бросаемые волнами, с оглушительным шумом перекатывались по берегу.

 После ужина журналист кратко записал основные события за день: первое появление берега, исчезновение инженера, случай со спичками. Потом он улегся в одном из темных проходов и, сломленный усталостью, погрузился в сон.

 Герберт тоже скоро заснул. Моряк всю ночь продремал у костра, щедро подкладывая в него топливо.

 Только один из потерпевших крушение не ночевал в Трубах. Это был верный, безутешный Наб, который до утра пробродил по берегу, в отчаянии призывая своего господина.

Имущество потерпевших крушение. — Ничего. — Жженая тряпка. — Экскурсия в лес. — Хвойная растительность. — Якамар спасается бегством. — Следы диких зверей. — Трегоны. — Косачи. — Необычайный способ охоты.

 Список предметов, которыми обладали воздухоплаватели, выброшенные на этот явно не обитаемый берег, можно было бы составить очень быстро.

 У них не было ровно ничего, кроме платья, в которое они были одеты во время катастрофы. Следует, впрочем, упомянуть еще о записной книжке и часах, которые Гедеон Спилет, очевидно по рассеянности, не выбросил. Но никакого оружия, ни одного инструмента, даже простого перочинного ножика не нашлось в карманах бывших пассажиров аэростата. Они все выкинули в воду, чтобы облегчить корзину.

 Вымышленные герои Даниеля Дефо или Висса, а также Селькирк и Рейналь, выброшенные на остров Хуан-Фернандес и на Оклендский архипелаг, никогда не были так беспомощны. Они могли либо пользоваться обильными запасами с погибшего корабля зерном, мясом, оружием и инструментами, либо водой прибивало к берегу какие-нибудь предметы, необходимые для удовлетворения насущных нужд. Они не были абсолютно безоружны перед лицом природы. Но у наших воздухоплавателей не было ни одного инструмента или предмета обихода. Из ничего им предстояло создать все.

 Если бы с ними был Сайрес Смит, если бы инженер мог применить в этих ужасных условиях свой практический опыт и изобретательный ум, положение не казалось бы таким безнадежным. Но, увы, на появление Сайреса Смита не приходилось более рассчитывать. Его товарищи должны были полагаться только на свои силы.

 Прежде всего надлежало решить, следует ли им обосноваться в этой пустынной местности, не пытаясь узнать, обитаема ли она и что она собой представляет — часть материка или берег острова. Этот важный вопрос нужно было выяснить как можно скорее и, в зависимости от его разрешения, действовать дальше. Однако, как правильно заметил Пенкроф, с разведочной экспедицией лучше было несколько повременить: предстояло ведь заготовить продовольствие и раздобыть что-нибудь более питательное, чем яйца и моллюски. Разведчики, которым предстояли утомительные переходы и ночевки под открытым небом, должны были прежде всего укрепить свои силы.

 На первое время Трубы были вполне удобным жильем. Огонь горел хорошо, и сохранить тлеющие уголья оказалось нетрудно. На берегу среди скал можно было найти достаточно яиц и ракушек. В будущем, несомненно, удастся убить камнями или палками несколько диких голубей, стаи которых летали над гребнем плато. Быть может, в соседнем лесу найдутся съедобные плоды или ягоды. Пресная вода недалеко. Словом, Пенкроф и его товарищи решили остаться на несколько дней в Трубах и подготовиться к обследованию берега и прилегающей к нему местности.

 Этот план особенно пришелся по сердцу Набу. Он был упрям и верил в предчувствия, и ему отнюдь не хотелось удаляться от места катастрофы. Наб по-прежнему не допускал мысли, что Сайрес Смит погиб. Нет, такой человек, как его хозяин, не мог утонуть банальным образом, в нескольких стах шагах от берега. Пока волны не выбросят тело инженера, пока он, Наб, сам не увидит своими глазами, сам не прикоснется к бездыханному телу своего господина, он будет считать его живым. Эта уверенность крепко утвердилась в верном сердце негра. Эту иллюзию — быть может, иллюзию, достойную уважения — Пенкрофу не хотелось разрушать.

 Моряк давно уже не сомневался, что инженер погиб, но с Набом напрасно было спорить. Страдания его были таковы, что, возможно, он не пережил бы их. Утром 26 марта Наб опять спозаранку отправился на север — туда, где море сомкнуло свои волны над бедным Смитом.

 В этот день обитатели Труб позавтракали голубиными яйцами и ракушками. Герберту посчастливилось найти соль, осевшую в углублениях скал вследствие испарения. Этот минеральный продукт пришелся как нельзя более кстати.

 После завтрака Пенкроф предложил Гедеону Спилету пойти в лес, где они с Гербертом хотели попробовать поохотиться. Но, посоветовавшись, Пенкроф и Спилет решили, что кому-нибудь из них лучше остаться в пещере, чтобы поддерживать огонь. Да и Набу могла неожиданно понадобиться помощь. Остаться предпочел журналист.

 — На охоту, Герберт! — сказал моряк. — Снаряды мы найдем по дороге, а ружье сломаем в лесу. Перед уходом Герберт заметил, что раз у них нет трута, его следует чем-нибудь заменить.

 — Чем же? — спросил Пенкроф.

 — Жженой тряпкой, — сказал Герберт. В случае надобности она может служить в качестве трута.

 Моряк нашел эту мысль весьма разумной. Но план Герберта имел одно неудобство он требовал принести в жертву носовой платок. Однако это стоило сделать, и вскоре клетчатый платок частично превратился в обгорелую тряпку. Этот горючий материал был спрятан в маленьком углублении в средней комнате, защищенной от сырости и ветра.

 Было девять часов утра. Небо хмурилось, дул сильный юго-восточный ветер. Герберт с Пенкрофом обогнули Трубы и, бросив последний взгляд на струйку дыма, поднимавшуюся над острой скалой, двинулись по левому берегу реки. Придя в лес, Пенкроф тотчас же сломал два крепких сука, а Герберт превратил их в дубинки, обточив концы о камень. В эту минуту он, кажется, все бы отдал за хороший, острый нож.

 Потом охотники пошли дальше вдоль берега, путаясь ногами в высокой траве. Начиная с излучины, где река поворачивала к юго-западу, она понемногу становилась все уже. Ее русло пролегало между крутыми, отвесными берегами, осененными двойным рядом густых деревьев. Чтобы не заблудиться, Пенкроф решил идти по течению реки, которая всегда укажет ему дорогу обратно. Но путь по берегу изобиловал препятствиями: гибкие ветви деревьев доходили порой почти до самой воды: вокруг ног переплетались цепкие лианы и колючки, которые приходилось сбивать ударами палок.

 Герберт с ловкостью кошки проскальзывал между корнями и то и дело исчезал в зарослях. Но Пенкроф сейчас же окликал юношу и просил его не удаляться. Моряк внимательно изучал расположение и природу местности. Левый берег реки, по которому они шли, был ровный и постепенно повышался по направлению от реки. Местами он становился болотистым. Под почвой, очевидно, разветвлялась целая сеть потоков, которые изливались в реку через какой-нибудь подземный поток. Иногда в зарослях попадались небольшие ручейки, но их можно было без труда перейти. Противоположный берег казался менее плоским, и очертания долины, по которой протекала река, вырисовывались отчетливее. Покрытый лесом пригорок преграждал вид.

 Идти по правому берегу было бы нелегко: откосы его обрывались почти отвесно, и деревья, склонившиеся над водой, держались только силой своих мощных корней.

 Незачем и говорить, что по этому лесу, как и по всей уже пройденной местности, никогда не ступала нога человека. Пенкроф заметил лишь следы различных четвероногих и свежие просеки, проложенные животными не известных ему пород.

 В этом лесу, несомненно, водились страшные звери, которых следовало опасаться (Герберт придерживался того же мнения), но нигде не было видно следов топора, остатков костра или следа человека. Это, пожалуй, было даже к лучшему: на этой земле, здесь, посреди Тихого океана, присутствие людей могло вызвать не радость, а тревогу.

 Герберт и Пенкроф почти не разговаривали, так как идти было очень трудно. Они подвигались вперед чрезвычайно медленно: за час пути им едва удалось пройти милю. Пока что охота не принесла добычи. Птицы, певшие и порхавшие между ветвями, были очень пугливы, как будто присутствие человека внушало им справедливое опасение. В одном болотистом месте Герберт заметил среди прочих пернатых птицу с острым продолговатым клювом, похожую на зимородка. Однако она отличалась от него довольно густым оперением с металлическим отблеском.

 — Это, должно быть, якамар, — сказал Герберт, стараясь подобраться к птице поближе.

 — Было бы очень кстати попробовать, каков этот якамар на вкус, если только он соблаговолит позволить себя изжарить, — ответил моряк.

 В эту минуту камень, ловко пущенный сильной рукой юноши, подбил якамару крыло. Удар все же оказался слишком слабым: птица, вспорхнув, с необычайной скоростью исчезла.

 — Ах, какой я неловкий! — воскликнул Герберт.

 — Вовсе нет, мой мальчик! — сказал Пенкроф. Удар был направлен верно. И не всякий сумел бы попасть в этого якамара. Не огорчайся. Пошли! В другой раз мы его догоним.

 Разведка продолжалась. Чем дальше продвигались охотники, тем лес становился реже. Но ни на одном из могучих раскидистых деревьев не было видно съедобных плодов. Пенкроф тщетно искал глазами драгоценную пальму, столь полезную человеку, встречающуюся в Северном полушарии вплоть до сороковой параллели, а в Южном — только до тридцать пятой. Охотники видели вокруг себя лишь хвойные деревья: деодары, которые Герберт уже знал, дугласы, подобные тем, что растут на северо-западном побережье Америки, и великолепные ели до ста пятидесяти футов вышиной. Неожиданно над головой Пенкрофа пролетела и уселась на дерево целая стая маленьких птичек с красивым оперением и длинными сверкающими хвостами. Их слабые перья падали на землю, устилая ее тонким слоем пуха. Герберт подобрал несколько перышек и, внимательно осмотрев их, сказал:

 — Это трегоны.

 — Я предпочел бы молодую цесарку или глухаря, — заметил Пенкроф. — Но, в конце концов, если они съедобны…

 — Не только съедобны, но даже очень вкусны, — ответил Герберт. — Мне кажется, к ним нетрудно приблизиться и перебить их камнями. Моряк и юноша ползком подобрались к дереву, на нижних ветвях которого расположились птички. Трегоны на лету ловили насекомых, которыми они питаются. Их мохнатые лапки крепко вцепились в небольшие сучья, служившие им опорой.

 Охотники поднялись на ноги и, действуя своими дубинками, как цепом, начали целыми рядами сбивать трегонов, которые и не думали улетать. Почти сотня птиц лежала на земле, когда остальные решились обратиться в бегство.

 — Вот это подходящая для нас дичь, — сказал Пенкроф. — Их можно брать голыми руками. Пенкроф нанизал трегонов, точно дроздов, на гибкий прут, и охотники двинулись дальше. Река несколько закруглялась, словно собираясь повернуть к югу, но изгиб, вероятно, был невелик, так как река текла с гор и питалась водой снегов, покрывавших склоны средней вершины.

 — Вот это подходящая для нас дичь, — сказал Пенкроф. — Их можно брать голыми руками.

 Непосредственной целью экскурсии было, как известно, желание раздобыть для обитателей Труб как можно больше дичи. Пока что Пенкроф и Герберт были не особенно близки к достижению этой цели. Моряк упорно продолжал поиски добычи и сердито ворчал, когда какое-нибудь животное, которое он даже не успевал разглядеть, быстро убегало, скрываясь в густой траве. Если бы только с ними была собака — Топ! Но Топ исчез вместе со своим хозяином и, вероятно, погиб. Около трех часов дня охотники заметили среди зарослей можжевельника новые стаи птиц, которые усердно склевывали пахучие ягоды. Неожиданно в лесу раздался трубный сигнал. Этот странный громкий звук издают представители семейства куриных, которых называют косачами. Вскоре показалось несколько пар этих птиц с буро-красным оперением и коричневыми хвостами.

 Герберт легко узнал самцов по острым надкрыльям, образуемым приподнятыми шейными перьями. Пенкроф считал весьма желательным поймать парочку косачей, по величине не уступавших курице, а по вкусу напоминавших рябчика. Но сделать это было трудно, так как косачи не позволяют к себе приблизиться. После нескольких бесплодных попыток, которые только распугали птиц, моряк заявил:

 — Ну, раз их нельзя убить на лету, нужно попробовать поймать их на удочку.

 — Как карпов? — воскликнул Герберт, до крайности удивленный этим проектом.

 — Да, как карпов, — серьезно ответил Пенкроф.

 Моряк нашел в траве с полдюжины гнезд, в которых лежало по два-три яйца. Он не прикоснулся к этим гнездам, к которым их хозяева могли вернуться. Именно вокруг них Пенкроф и вздумал натянуть свои лески — настоящие лески для ужения, с крючками. Отойдя от гнезд подальше, он смастерил эти странные орудия, которым мог бы позавидовать любой ученик Исаака Уолтона^[8]. Герберт с понятным интересом следил за действиями Пенкрофа, хотя не очень надеялся на удачу. Материалом для лесок послужили веревки из тонких лиан длиной в пятнадцать — двадцать метров. На одном конце их вместо крючков матрос привязал толстые, крепкие колючки, добытые в зарослях карликовых акаций. Что же касается приманки, то для этой цели как нельзя лучше подошли жирные красные черви, во множестве ползавшие по земле.

 Изготовив удочки, Пенкроф осторожно пополз по траве и укрепил концы лесок, вооруженные крючками, у самых гнезд косачей. Потом Пенкроф с Гербертом спрятались за большое дерево, крепко держа в руках концы удочек. Теперь оставалось терпеливо ждать. Герберт, надо признаться, все еще не очень надеялся на успех плана своего изобретательного товарища.

 Прошли долгие полчаса. Как и предполагал Пенкроф, несколько косачей вернулись к гнездам. Весело подскакивая, они искали себе пищи, ничуть не подозревая присутствия охотников, которые осторожно спрятались с подветренной стороны. Герберт был очень заинтересован и, затаив дыхание, следил за птицами. Пенкроф вытаращил глаза, раскрыл рот и вытянул губы, словно заранее смакуя вкусный кусок дичи.

 Птицы спокойно расхаживали взад и вперед, не обращая на крючки никакого внимания. Наконец Пенкроф слегка потянул за лески, и червяки закачались, как живые.

 Можно не сомневаться, что моряк в эту минуту волновался куда больше, чем обыкновенный рыболов. Рыбак ведь не видит свою добычу, скрывающуюся под водой.

 Движения червяков заинтересовали птиц, и они подбежали к крючкам, широко разинув клювы. Три косача, самые прожорливые, мигом проглотили приманку, а вместе с ней и крючки. Внезапно Пенкроф резким движением дернул за лески, и сильное хлопанье крыльев подтвердило, что добыча поймана.

 — Ура! — закричал Пенкроф, бросаясь со всех ног к своей дичи. Не прошло и минуты, как три тетерева уже бились у него в руках.

 Герберт громко захлопал в ладоши. Он никогда еще не видел, чтобы птиц ловили на удочку. Но Пенкроф, человек очень скромный, сказал, что делает это не впервые и что заслуга этого изобретения принадлежит не ему.

 — В нашем положении, — заявил он, — еще и не такую штуку придумаешь!

 Тетерева были крепко связаны за лапки, и Пенкроф, счастливый, что возвращается с добычей, решил, что время двинуться в обратный путь. Солнце уже клонилось к закату.

 Река указывала дорогу домой, и охотникам оставалось только идти вниз по течению. Часам к шести вечера Герберт и Пенкроф, утомленные, но довольные, возвратились в Трубы.

Наб еще не вернулся. — Размышления журналиста. — Ужин. — Готовится буря. — Страшный ураган. — Ночные поиски. — Борьба с ветром и дождем. — В восьми милях от лагеря.

 Гедеон Спилет стоял неподвижно на берегу. Скрестив руки, он смотрел на море, сливавшееся на горизонте с темной тучей, быстро поднимавшейся по небу. Ветер, уже довольно свежий, крепчал. Небо было мрачно. По всем признакам, собиралась буря. Герберт вошел в Трубы, а Пенкроф направился к журналисту. Углубленный в свои мысли, Спилет не заметил его.

 — Нам предстоит ненастная ночь, мистер Спилет, — сказал моряк. — Хватит и дождя и ветра, на радость буревестникам.

 Журналист обернулся и, увидев Пенкрофа, тотчас же спросил его:

 — Как, по-вашему, на каком расстоянии от берега унесло волнами мистера Смита?

 Пенкроф не ожидал такого вопроса. Подумав немного, он ответил:

 — Самое большее — в двух кабельтовых.

 — А сколько это — кабельтов? — продолжал Гедеон Спилет.

 — Примерно сто двадцать брасс, или шестьсот футов.

 — Значит, Сайрес Смит исчез в тысяче двухстах футах от берега? — сказал журналист.

 — Да, приблизительно, — подтвердил Пенкроф.

 — Вместе с собакой?

 — Да.

 — Вот что меня удивляет, — сказал Спилет. — Предположим, что наш товарищ погиб, но почему же Топ погиб вместе с ним и почему ни один из трупов не был выброшен на берег?

 — При таком сильном волнении моря это вполне естественно, — ответил моряк. — К тому же их, возможно, выкинуло на берег где-нибудь подальше.

 — Итак, вы думаете, что мистер Смит действительно утонул? — снова спросил журналист.

 — Да, я так думаю.

 — Что касается меня, Пенкроф, то, при всем моем уважении к вашей опытности, двойное исчезновение Сайреса Смита и Топа — живы ли они или умерли — кажется мне непонятным и неправдоподобным.

 — Мне очень хотелось бы согласиться с вами, мистер Спилет. Но, к несчастью, я твердо убежден, что они погибли.

 Сказав это, моряк направился к Трубам. На очаге весело пылал огонь. Герберт только что подбросил новую охапку хвороста, и высокое пламя ярко освещало самые отдаленные уголки пещеры. Пенкроф немедленно принялся готовить обед. Ему казалось необходимым пополнить меню чем-нибудь существенным, так как и он сам и его товарищи нуждались в подкреплении сил. Нанизанные цепочкой трегоны были оставлены на завтра, но зато Пенкроф ощипал двух косачей, и вскоре птицы жарились на ярком огне. В семь часов вечера Наб еще не вернулся.

 Его долгое отсутствие сильно беспокоило моряка. Он боялся, что с ним случилось несчастье на неизвестной земле или он, чего доброго, в отчаянии сам наложил на себя руки. Но Герберт объяснял его исчезновение совершенно иначе. Если Наб не возвращается, значит произошло что-то непредвиденное, что заставляет его продолжать поиски. А это новое обстоятельство могло быть только благоприятно для Сайреса Смита. Если бы Наба не задерживала надежда, он давно бы вернулся. Может быть, он увидел какой-нибудь знак — отпечаток ноги, предмет, выброшенный морем, который навел его на верный след. А может быть, он уже нашел своего хозяина.

 Все эти мысли Герберт высказал своим товарищам. Те слушали его, не перебивая. Но лишь Гедеон Спилет в душе соглашался с ним. Пенкроф же допускал, что Наб зашел в своих поисках дальше, чем накануне, и не успел вернуться. Герберт, очень взволнованный какими-то смутными предчувствиями, много раз порывался выйти навстречу Набу. Но Пенкроф убедил его, что это напрасно. Темным вечером, да еще в такую непогоду, он не увидел бы следов Наба. Лучше всего подождать. Если к утру Наб не вернется, сам Пенкроф вместе с Гербертом отправится его искать.

 Гедеон Спилет согласился с мнением Пенкрофа. Разлучаться без крайней необходимости было бы неразумно. Герберту пришлось отказаться от своего плана, но две крупные слезы скатились из его глаз. Между тем буря разыгралась вовсю. С юго-востока налетел страшный ураган. Волны с ревом разбивались о кромку скал, выступавшую далеко в море. Дождь, разлетавшийся от ветра в мелкие брызги, наполнял воздух жидким туманом. Казалось, клубы пара висят над берегом, по которому с грохотом перекатывалась галька; вздымаемый ураганом песок смешивался с дождем; воздух был пропитан минеральной и водяной пылью. Между устьем реки и гранью стены кипели огромные водовороты. Бурные вихри, возникавшие над омутом, не находя выхода, устремлялись в узкую долину, на дне которой бушевала река.

 Дым от очага, сбиваемый ветром, наполнял все уголки пещеры, в которой нечем было дышать. Поэтому Пенкроф, как только тетерева изжарились, притушил огонь, оставив под золой несколько тлеющих углей.

 В восемь часов Наба по-прежнему не было. И теперь можно было допустить, что ему помешала вернуться буря. Должно быть, он выжидал конца шторма, укрывшись в углублении под скалами. Выйти ему навстречу, пытаться его найти было в такую погоду невозможно.

 Дичь была единственным блюдом на ужин. Все с удовольствием полакомились вкусным мясом тетеревов. Пенкроф и Герберт, проголодавшиеся после длинной прогулки, ели с особым аппетитом.

 Поужинав, Пенкроф и его товарищи улеглись спать на тех же местах, где они провели прошедшую ночь. Герберт быстро уснул подле моряка, который растянулся перед очагом.

 Вокруг все сильнее бушевала буря. Она не уступала по силе урагану, который принес воздухоплавателей от Ричмонда к этой земле на Тихом океане. Во время равноденствия такие штормы нередки. Проносясь над широким океаном, они не встречают никаких преград и часто вызывают ужасные катастрофы. Ничем не защищенный с запада берег принял на себя главный удар страшной бури. К полуночи неистовый ураган достиг неописуемой силы.

 К счастью, скалы, в которых нашли приют потерпевшие крушение, были крепки. Но даже эти огромные глыбы гранита как будто качались под напором бури. Пенкроф, опиравшийся рукой о стену, чувствовал, что она слегка содрогается. Но он повторял про себя, и не без основания, что тревожиться нечего и что их временное убежище не обрушится. Однако он слышал, как грохочут камни, сброшенные ветром с вершины плато. Некоторые из них долетали до верхней стены Труб и, ударившись о нее, разбивались на куски. Два раза моряк вставал и подползал к выходу, чтобы взглянуть, что делается снаружи. Убедившись, что эти незначительные обвалы не представляют никакой опасности, он снова ложился у очага, на котором слабо потрескивали угли, прикрытые пеплом. Несмотря на рев бури и грохот камней, Герберт крепко спал. В конце концов сон одолел и Пенкрофа, которого жизнь на море приучила ко всем капризам стихий. Только Гедеон Спилет, полный тревоги, бодрствовал. Он упрекал себя за то, что не пошел вместе с Набом. Как мы уже знаем, надежда еще не совсем оставила журналиста. Его волновали те же предчувствия, что и Герберта. Его мысли сосредоточились на Набе. Почему Наб не вернулся?

 Гедеон Спилет лихорадочно метался на своем песчаном ложе и почти не слышал страшного завывания урагана. Иногда его отяжелевшие веки на минуту смыкались, но молниеносная мысль — и он почти тотчас же просыпался. Время шло. Должно быть, было около двух часов ночи, когда Пенкроф, успевший крепко заснуть, почувствовал, что его энергично расталкивают.

 — Что такое? — вскрикнул он, просыпаясь и моментально, как все моряки, приходя в себя. Гедеон Спилет, склонившись над ним, повторял:

 — Слушайте, Пенкроф, слушайте… Моряк напряг слух, но ничего не услышал, кроме рева бури.

 — Это ветер воет, — сказал он.

 — Нет, — возразил журналист, — мне показалось, будто я слышал…

 — Что?

 — Лай собаки.

 — Собаки! — вскричал Пенкроф, одним прыжком вскакивая на ноги.

 — Да, отрывистый лай.

 — Это невозможно! — воскликнул моряк. — Да и как вы могли при таком завывании бури…

 — Вот, слушайте! — перебил его журналист. Пенкроф снова прислушался, и ему действительно показалось, что где-то раздался отдаленный лай.

 — Ну что? — сказал Спилет, крепко сжимая его руку.

 — Да, да, — взволнованно подтвердил Пенкроф.

 — Это Топ! Это Топ! — вскрикнул Герберт, который тоже проснулся, и все трое бросились к выходу из Труб.

 Выйти наружу оказалось нелегко — ветер валил с ног. Наконец это удалось, но, чтобы не упасть, приходилось стоять, прислонившись к скалам. Пенкроф, Спилет и Герберт молча смотрели вперед, не будучи в состоянии вымолвить ни слова. Было совершенно темно. Вода, земля и небо сливались в глубоком мраке. Казалось, ни единый атом света не проник в атмосферу. Несколько минут журналист и его товарищи стояли на месте. Песок слепил им глаза, они промокли до нитки и едва держались на ногах. В минуту затишья до них снова донесся лай, но, видимо, довольно далекий. Лаять мог только Топ. Но был ли он один или с кем-нибудь? Более вероятно, что один. Ведь если бы Наб находился с ним, он, конечно, не замедлил бы вернуться в Трубы.

 Не рассчитывая, что журналист его услышит, Пенкроф сжал руку Спилета, как бы желая сказать: «Подождите!», — и вернулся в пещеру. Через минуту он снова вышел оттуда с несколькими зажженными ветками в руках и замахал ими, оглашая воздух пронзительным свистом. Как бы в ответ на этот сигнал, вновь послышался лай, на этот раз уже ближе, и через минуту в пещеру со всех ног вбежала собака. Пенкроф, Спилет и Герберт бросились следом за ней.

 — Это Топ! — закричал Герберт.

 Действительно, это был Топ-великолепный экземпляр смешанной англо-нормандской породы. От своих предков он унаследовал резвость ног и тонкое чутье — отличительные качества хорошей гончей.

 Но собака Сайреса Смита была одна.

 Ни ее хозяина, ни Наба с ней не было. Каким же образом инстинкт привел ее к Трубам, где она никогда раньше не была? Это казалось совершенно необъяснимым, тем более в такую жуткую ночь и в такую бурю. Но вот что было еще непонятнее: Топ не выглядел ни измученным, ни усталым; он даже не испачкался в тине или в грязи.

 Герберт привлек собаку к себе и обнял ее голову руками. Топ ласково терся мордой о руки юноши.

 — Раз нашлась собака, найдется и ее хозяин, — сказал журналист.

 — Идем! — воскликнул Герберт. — Топ укажет нам дорогу.

 Пенкроф не возразил ни слова. Он хорошо понимал, что появление Топа могло опровергнуть его мрачные предсказания.

 — Пошли, — сказал он.

 Перед уходом Пенкроф заботливо прикрыл угли на очаге и, чтобы огонь не потух, положил под слой пепла несколько сухих кусков дерева. Затем, захватив с собой остатки ужина, он бросился вслед за Топом, который отрывисто лаял, как бы приглашая его поторопиться. Гедеон Спилет и Герберт пошли за ним.

 К этому времени буря достигла предела. Был период новолуния, и луна, находившаяся на одном меридиане с солнцем, не посылала земле ни одного луча света. Идти по прямому направлению становилось трудно; лучше всего было довериться инстинкту Топа. Гедеон Спилет и Герберт следовали за собакой, моряк замыкал шествие. Разговаривать было невозможно. Дождь был не очень силен, так как ветер рассеивал его струи, но ураган бушевал по-прежнему.

 К счастью, одно обстоятельство сильно помогло моряку и его товарищам. Ветер дул с юго-востока и, следовательно, толкал их в спину. Тучи песка, вздымаемые штормом, налетали на путников сзади и не мешали их движению. Часто им приходилось даже бежать быстрее, чем они хотели бы, и ускорять шаги, чтобы не упасть. Но горячая надежда удваивала их силы, и теперь они шли не наобум. У них не было сомнения, что Наб нашел своего хозяина и послал за ними верного пса. Но найдут ли они Сайреса Смита живым или Наб призывает своих товарищей лишь затем, чтобы отдать последний долг несчастному инженеру?

 Пройдя срезанную грань возвышенности, от края которой они из предосторожности отдалились. Герберт, журналист и Пенкроф остановились, чтобы передохнуть.

 Выступ скалы защищал их от ветра, и после пятнадцати минут почти непрерывного бега они наконец могли перевести дух.

 Под прикрытием скалы можно было говорить и слышать друг друга. Когда юноша произнес имя Сайреса Смита, Топ отрывисто пролаял несколько раз, как бы давая понять, что его хозяин жив.

 — Он спасен, он спасен! Топ, ведь правда? — повторял Герберт, и собака лаяла, словно в ответ.

 Путники пошли дальше. Было около половины третьего ночи. Море снова начало наступать на берег; подгоняемый ветром прилив обещал быть очень сильным, как всегда в новолуние. Огромные валы с ревом разбивались о кромку скал и, вероятно, совсем затопляли маленький островок, не видимый во мраке. Широкая плотина из скал не могла прикрыть берега, который принимал на себя удары прибоя.

 Как только моряк и его товарищи вышли из-за выступа скалы, ураган снова налетел на них со страшной яростью. Согнувшись и подставляя спину порывам ветра, они быстро шли вслед за Топом, который уверенно бежал вперед. Они двигались к северу. Справа от них тянулась нескончаемая гряда волн, с оглушительным грохотом разбивавшихся о скалы, слева — неизвестная местность, очертания которой нельзя было рассмотреть из-за темноты. Но эта местность, очевидно, была довольно плоской, так как ветер проносился у них над головами и не возвращался назад, как раньше, когда он встречал на своем пути гранитную стену.

 К четырем часам утра путники прошли, по приблизительному подсчету, около пяти миль. Облака поднялись немного выше и уже не ползли по земле.

 Ветер, по-прежнему налетавший резкими порывами, стал суше и холоднее. Пенкроф, Герберт и Гедеон Спилет были легко одеты и жестоко мерзли, но ни одна жалоба не сорвалась с их губ. Они твердо решили не отставать от Топа, куда бы ни повело их умное животное.

 Около пяти часов начало светать. В зените, где тучи были не так густы, появились сероватые полосы, резко очерчивая края облаков. Вскоре под плотной пеленой тумана блеснул более светлый туч, и обрисовалась линия горизонта. Гребешки волн слегка посветлели, пена снова стала белой. Слева смутно виднелись неровности берега, выступая серыми контурами на черном фоне. В шесть часов утра было уже совсем светло. Облака, поднявшиеся довольно высоко, быстро бежали по небу. Пенкроф и его спутники находились в это время приблизительно в шести милях от Труб. Берег, по которому они шли, был совсем плоский; со стороны моря его окаймляла гряда скал, верхушки которых едва торчали из воды, так как было время наибольшего прилива. Местность слева была покрыта дюнами, усеянными колючим кустарником, и имела вид дикой песчаной пустыни. Очертания берега казались довольно однообразными, единственной преградой, защищавшей его от ярости океана, была цепь невысоких холмов. То тут, то там виднелись искривленные деревья, тянувшиеся ветвями к западу. Далеко сзади, на юго-западе, зеленела опушка леса.

 Неожиданно Топ начал проявлять признаки волнения. Он то убегал вперед, то возвращался к Пенкрофу, как бы прося его ускорить шаги. Умная собака свернула влево и, повинуясь безошибочному инстинкту, уверенно направилась к дюнам. Пенкроф и его спутники последовали за нею. Вся окружающая местность казалась совершенно пустынной. Нигде не было видно ни одного живого существа.

 Дюны были отделены от моря широкой полосой земли, покрытой прихотливо разбросанными пригорками и холмами. Это была как бы маленькая песчаная Швейцария, и чтобы, не заблудиться среди дюн, требовалось исключительное чутье.

 После пятиминутной ходьбы журналист, Пенкроф и Герберт оказались перед своего рода пещерой, вырытой в задней стене высокой дюны. Тут Топ остановился и громко залаял. Спилет и его спутники вошли в этот грот. Посреди него они увидели Наба, стоящего на коленях. Подле него на травяной подстилке лежал человек.

 Это было тело инженера.

Жив ли Сайрес Смит? — Рассказ Наба. — Отпечатки ног. — Неразрешимый вопрос. — Первые слова инженера. — Следы узнаны. — Возвращение в Трубы. — Бедный Пенкроф!

 Наб не пошевелился. Пенкроф бросил ему всего одно слово:

 — Жив?

 Ответа не последовало. Гедеон Спилет и Пенкроф побледнели. Герберт застыл на месте в полном отчаянии. Но было ясно, что бедный негр, поглощенный своим горем, не видел товарищей и не слышал слов моряка.

 Журналист опустился на колени перед неподвижным телом Сайреса Смита и, расстегнув на нем одежду, приложил ухо к его груди. Прошла минута, — целый век! — пока Спилету удалось уловить едва слышное биение сердца.

 Наб слегка выпрямился и смотрел перед собой невидящими глазами. Никогда человеческое лицо не выражало такое отчаяние. Наба нельзя было узнать — до того он был утомлен и измучен горем. Он думал, что его хозяин мертв.

 Гедеон Спилет после долгого, внимательного исследования инженера поднялся на ноги и сказал:

 — Жив!

 Пенкроф, в свою очередь, опустился на колени возле Сайреса Смита. Его чуткое ухо также уловило слабое сердцебиение. Приложив губы к губам инженера, он почувствовал, что тот дышит.

 Герберт, по знаку журналиста, бросился за водой. В ста шагах от пещеры он увидел небольшой ручеек, сильно раздувшийся от прошедших накануне дождей. Но воду не во что было взять — в дюнах не было ни одной раковины. Юноша погрузил в воду носовой платок и бегом возвратился в пещеру.

 К счастью, этого влажного платка оказалось достаточно. Гедеон Спилет хотел лишь слегка смочить губы инженера. Несколько капель свежей влаги произвели мгновенное действие. Из груди Сайреса Смита вырвался вздох, и он невнятно пробормотал какую-то фразу.

 — Мы спасем его! — сказал журналист.

 При этих словах к Набу вернулась надежда. Он быстро раздел своего хозяина, чтобы посмотреть, не ранен ли он. На голове, груди и конечностях инженера не оказалось, однако, ни синяков, ни даже царапин, что было весьма удивительно, так как тело Сайреса Смита, несомненно, ударялось о скалы. Даже руки инженера были невредимы. Казалось непонятным, почему на них не осталось следов ударов о подводные камни.

 Но это обстоятельство, конечно, должно было разъясниться впоследствии. Когда Сайрес Смит будет в состоянии говорить, он расскажет о том, что с ним случилось. Теперь же его надо возвратить к жизни. Энергичное растирание должно привести к этой цели.

 Основательный массаж быстро согрел инженера, и он сделал легкое движение рукой. Дыхание его стало более правильным. Он, очевидно, погибал от истощения, и, не приди вовремя Гедеон Спилет со своими спутниками, Сайресу Смиту был бы конец.

 — Ты, значит, думал, что твой хозяин мертв? — спросил Пенкроф Наба.

 — Да, — ответил Наб. — Если бы Топ не нашел вас и не привел сюда, я бы похоронил моего хозяина и умер бы рядом с ним.

 Как мы видим, жизнь Сайреса Смита действительно висела на волоске.

 Потом Наб рассказал, что произошло. Накануне утром, покинув Трубы, он направился по берегу на север, достиг той части побережья, которую уже обследовали раньше. Там — по правде сказать, без всякой надежды — он вновь начал искать на песке и среди скал следы своего хозяина. Особенно внимательно он осмотрел часть суши, не досягаемую для волн, так как на краю берега всякий след был бы смыт приливом и отливом, Наб не рассчитывал больше найти Сайреса Смита живым. Он хотел обнаружить хотя бы труп своего господина и собственными руками похоронить его.

 Долго искал Наб, но его старания были напрасными. Этот берег, видимо, никогда не был обитаем людьми. Тысячи раковин, не унесенных морем и лежавших за чертой прилива, оставались нетронутыми. Ни одна из них не была раздавлена. На площади в двести-триста ярдов^[9] не видно было ни малейших признаков чьей-либо высадки.

 Наб решил пройти еще несколько миль. Течение могло унести тело куда-нибудь дальше. Волны обычно выбрасывают на сушу труп, плавающий у плоского берега; Наб это знал, и ему хотелось в последний раз взглянуть на своего господина.

 — Я прошел по берегу еще две мили, осмотрел прибрежные утесы и побережье и уже потерял надежду что-нибудь найти. И вдруг вчера, часов в пять вечера, я увидел отпечатки ног…

 — Отпечатки ног! — воскликнул Пенкроф.

 — Да, — подтвердил Наб.

 — И эти отпечатки начинались у самых скал? — спросил журналист.

 — Нет, — отвечал Наб, — у черты прилива. Между линией прилива и подводными камнями они, вероятно, стерлись.

 — Продолжай, Наб, — сказал Гедеон Спилет.

 — Когда я увидел эти отпечатки, я чуть с ума не сошел. Они были совершенно ясны и вели к дюнам. Я бежал по этим следам четверть мили, стараясь их не стереть. Через пять минут, когда уже темнело, я услышал лай собаки. Это был Топ. Он и привел меня сюда, к моему хозяину.

 В заключение Наб рассказал, как тяжело ему было увидеть это бездыханное тело. Он пытался уловить в нем признаки жизни. Теперь, когда он нашел своего хозяина мертвым, ему так хотелось, чтобы он был жив! Но все его усилия оказались тщетны. Оставалось лишь отдать последний долг человеку, которого он так любил.

 Наб вспомнил о своих товарищах. Им тоже, наверное, будет приятно в последний раз взглянуть на бедного Смита. Топ здесь. Что, если попробовать положиться на чутье верного пса? Наб несколько раз произнес имя Гедеона Спилета, которого Топ знал лучше, чем других. Потом он показал на юг, и Топ быстро умчался в этом направлении.

 Мы уже знаем, как, руководясь инстинктом, который может показаться почти сверхъестественным, так как Топ никогда не бывал в Трубах, умная собака все же прибежала туда.

 Товарищи Наба с величайшим вниманием слушали его рассказ. Им было совершенно непонятно, почему Сайрес Смит после долгой борьбы с волнами и перехода через подводные скалы не получил ни одной царапины. Столь же необъяснимым казалось и то, что инженеру удалось добраться до этой затерянной среди дюн пещеры, удаленной от берега больше чем на милю.

 — Значит, это не ты, Наб, перенес сюда твоего хозяина? — спросил журналист.

 — Нет, не я, — ответил Наб.

 — Совершенно очевидно, что мистер Смит пришел сам, — сказал Пенкроф.

 — Действительно, это очевидно, — заметил Гедеон Спилет. Но тем не менее это невероятно.

 Объяснение этим обстоятельствам мог дать только сам инженер. Оставалось лишь ждать, пока к нему вернется способность речи. К счастью, жизнь вступала в свои права. Растирание восстановило кровообращение. Сайрес Смит снова сделал движение руками, потом пошевелил головой. И снова из его уст вырвались какие-то нечленораздельные звуки.

 Наб, наклонившись над Смитом, громко звал его. Но инженер, видимо, не слышал. Глаза его были по-прежнему закрыты. Жизнь проявлялась пока только в движениях; чувства еще не пробудились.

 Пенкроф горько сожалел, что у него нет огня. И добыть его было невозможно, так как моряк, к несчастью, забыл захватить с собой жженую тряпку, которую легко было зажечь искрой от удара двух камешков. В карманах Сайреса Смита тоже не оказалось ничего, кроме часов. По общему мнению, было необходимо как можно скорее перенести инженера в Трубы.

 Однако усилия его товарищей привели Смита в создание скорее, чем они предполагали. Холодная вода, которой ему смачивали губы, понемногу возвращала его к жизни. Пенкрофу пришла в голову мысль подбавить в воду немного соку из мяса дичи, которое он захватил с собой. Герберт сбегал на берег моря и принес две большие двустворчатые раковины. Моряк составил нечто вроде микстуры и влил ее в рот инженеру, который с видимым удовольствием проглотил эту смесь.

 Вскоре после этого он открыл глаза. Наб и журналист склонились над ним.

 — О господин, о господин! — вскричал Наб.

 Инженер услышал эти слова. Он узнал Спилета и Наба, а затем и остальных своих товарищей. Рука его слабо пожала их руки.

 Из его уст снова вырвалось несколько слов, которые он уже произносил прежде. Какая-то мысль, видимо, даже теперь, не давала покоя инженеру.

 — Остров или материк? — шептал он.

 — Черт возьми! — воскликнул Пенкроф, будучи не в силах сдержаться — Какое нам до этого дело, если вы живы, мистер Смит! Остров или материк? После узнаем.

 Инженер слегка кивнул головой и как будто задремал. Его сон не стали тревожить. Журналист сейчас же принял меры к тому, чтобы доставить Смита в Трубы, в лучшие условия. Наб, Пенкроф и Герберт вышли из пещеры и направились к высокой дюне, увенчанной несколькими хилыми деревцами. По дороге моряк все время повторял:

 — Остров или материк! Думать об этом, когда душа едва держится в теле! Каков человек!

 Взобравшись на верхушку дюны, Пенкроф и его товарищи голыми руками обломали большие сучья довольно худосочного дерева, походившего на приморскую сосну, вконец изнуренную ветром. Из этих сучьев были сделаны носилки. Если покрыть их листьями и травой, на них нетрудно будет перенести инженера в Трубы.

 На все это потребовалось минут сорок. Около десяти часов матрос, Наб и Герберт вернулись к Сайресу Смиту, которого ни на мгновение не покидал журналист.

 Инженер к этому времени очнулся от сна, больше похожего на забытье. Легкая краска оживила его мертвенно-бледные щеки. Приподнявшись на локте, он осмотрелся вокруг и спросил, где находится.

 — Не утомитесь ли вы, слушая меня, Сайрес? — спросил журналист.

 — Нет, — ответил инженер.

 — Мне думается, сказал моряк, — что мистеру Смиту будет куда легче вас слушать, если он поест еще немного желе из дичи. Это ведь, правда, дичь, мистер Сайрес, — прибавил Пенкроф, предлагая инженеру глотнуть сока, к которому он на этот раз подмешал крошки мяса.

 Сайрес Смит проглотил кусочек дичи. Остатки поделили между собой товарищи инженера. Они были очень голодны и нашли этот завтрак довольно скудным.

 — Ничего, сказал Пенкроф. — Настоящая еда ждет нас в Трубах. Вам не мешает знать, мистер Сайрес, что там, на юге, у нас есть дом с комнатами, кроватями и отоплением, а в буфете хранится несколько дюжин птиц, которых наш Герберт называет трегонами. Носилки для вас уже готовы, и как только вы почувствуете себя достаточно сильным, мы перенесем вас в наше жилище.

 — Спасибо, мой друг, — ответил инженер. — Через час или два мы сможем двинуться. А теперь, Спилет, рассказывайте.

 Журналист кратко сообщил Смиту обо всем, что произошло в его отсутствие. Он рассказал о тех событиях, которые не могли быть известны инженеру: о падении шара; о высадке на землю, которая, будь то остров или материк, была, видимо, необитаема; об открытии Труб; о поисках инженера; о преданности Наба; о сообразительности верного Топа и обо всем прочем.

 — Так, значит, не вы нашли меня на берегу? — спросил инженер еще не окрепшим голосом.

 — Нет, — ответил журналист.

 — Это не вы принесли меня сюда в пещеру?

 — Нет.

 — На каком она расстоянии от прибрежных утесов?

 — Приблизительно в полумиле, — сказал Пенкроф. — Если вы удивлены, мистер Сайрес, то и мы тоже никак не ожидали видеть вас в этом месте.

 — Действительно, это очень странно, — сказал инженер, который понемногу оживлялся, весьма заинтересованный этими подробностями.

 — Не можете ли вы рассказать нам, что случилось после того, как вас унесло водой? — продолжал Пенкроф.

 Сайрес Смит собрался с мыслями. Он помнил лишь весьма немногое. Налетевшая волна вырвала его из сетки аэростата. Сначала он погрузился на несколько сажен в воду. Выбравшись на поверхность, он почувствовал в полумраке, что около него копошится живое существо. Это был Топ, который бросился ему на помощь. Подняв глаза, инженер не увидел больше шара, который, освободившись от груза, унесся, как стрела. Среди гневных волн Сайрес Смит увидел берег, который был от него не ближе чем в полумиле. Тогда он попробовал бороться с волнами и энергично поплыл вперед. Топ уцепился зубами за одежду хозяина и поддерживал его. Но вдруг быстрое, как молния, течение подхватило инженера и понесло к северу. После четверти часа упорной борьбы он пошел ко дну, увлекая Топа за собой в пучину. С этого мгновения и до той минуты, когда он очнулся среди своих товарищей, Сайрес Смит ничего уже не помнил.

 — Однако, — заметил Пенкроф, — вас, несомненно, выбросило на берег и вы нашли в себе силы дойти до этого места. Ведь Наб видел отпечатки ваших шагов.

 — Да, это так, — задумчиво произнес инженер. — А вы не видели других следов человека на этом побережье?

 — Ни одного, — отвечал журналист. — Да если бы вам и встретился случайно некий спаситель, оказавшийся на месте как раз вовремя, то не для того же он вытащил вас из воды, чтобы тотчас же покинуть!

 — Вы совершенно правы, дорогой Спилет… Скажи, Наб, — продолжал инженер, обращаясь к своему верному слуге, — это не ты, ты не мог бы, в минуту рассеянности, когда… Нет, это вздор. Уцелел ли еще хоть один из этих следов?

 — Да, господин, — ответил Наб, — тут, у входа, у самой дюны, в месте, защищенном от дождя и ветра. Остальные следы стерла буря…

 — Пенкроф, — сказал Сайрес Смит, — возьмите, пожалуйста, мои башмаки и посмотрите, подходят ли они к этим следам.

 Моряк исполнил просьбу инженера. Герберт и Пенкроф, под предводительством Наба, отправились к тому месту, где негр видел следы. Когда они ушли, Сайрес Смит сказал журналисту:

 — Произошли необъяснимые вещи.

 — Да, все это действительно необъяснимо, — ответил Гедеон Спилет.

 — Не будем пока ломать себе голову, дорогой Спилет. Мы поговорим об этом после.

 Через несколько минут моряк, Наб и Герберт возвратились обратно. Сомневаться было невозможно: башмаки инженера точно подходили к сохранившимся следам. Следовательно, их оставил на песке Сайрес Смит.

 — Ну что же, — сказал инженер, — значит, у меня самого была галлюцинация, жертвой которой я считал Наба. Я ты, как лунатик, не сознавая этого, и Топ по инстинкту привел меня в эту пещеру после того, как спас из морских волн. Сюда, Топ! Поди сюда, собака моя!

 Великолепное животное с громким лаем подскочило к своему господину, который ласково погладил его. Нельзя не признать, что это было единственное объяснение обстоятельств, приведших к спасению Сайреса Смита. Топ по праву явился героем этого спасения. Около полудня Пенкроф осведомился у инженера, можно ли его переносить. Вместо ответа Смит с усилием, свидетельствовавшим о непреклонной воле, поднялся на ноги. Однако ему сейчас же пришлось опереться на плечо моряка, чтобы не упасть.

 — Ну вот и хорошо, — сказал Пенкроф. — Подать сюда носилки господина инженера!

 Носилки были принесены. Поперечные сучья покрыли мхом и длинными стеблями травы. Затем Сайрес Смит был положен на носилки, и маленький отряд направился к берегу. Один конец носилок нес Пенкроф, другой — Наб.

 Идти предстояло восемь миль. Но так как двигаться приходилось медленно, с остановками, то расстояние до Труб могло быть пройдено не менее чем за шесть часов.

 Как и накануне, дул сильный ветер, но дождь, к счастью, прекратился. Приподнявшись на локте, инженер оглядывал побережье и особенно внимательно всматривался в противоположную от моря сторону. Он не разговаривал, а только смотрел, и вид местности, неровности почвы, лес и различные продукты природы отчетливо запечатлелись в его мозгу. Часа через два усталость, однако, взяла свое, и Сайрес Смит заснул на носилках. В половине пятого экспедиция достигла срезанной грани стеньг и вскоре была уже у Труб. Все остановились. Носилки положили на песок. Сайрес Смит спал так крепко, что не проснулся.

 К величайшему своему удивлению, Пенкроф убедился, что вчерашний ураган сильно изменил вид местности. Произошли довольно значительные обвалы. На берегу лежали большие глыбы скал, все побережье было покрыто густым ковром морской травы и водорослей. Очевидно, море залило островок и докатилось до гранитного вала. Перед входом в Трубы земля была покрыта глубокими рытвинами. Несомненно, она выдержала бешеный натиск волн. Страшное предчувствие мелькнуло в мозгу Пенкрофа. Как стрела, он бросился в коридор. Почти тотчас же он вышел оттуда и застыл на месте, оглядывая своих товарищей.

 Огонь погас. Зола, залитая водой, превратилась в липкую грязь. Жженая тряпка, которая должна была заменить трут, исчезла. Море ворвалось в коридор и совершенно разорило Трубы!

Сайрес здесь. — Попытки Пенкрофа. — Трение дерева. — Остров или материк? — Планы инженера. — В каком месте Тихого океана? — В гуще леса. — Итальянская пиния. — Охота за дикой свиньей. — Долгожданный дым.

 Пенкроф в нескольких словах рассказал журналисту, Набу и Герберту о том, что случилось. Событие, которое могло иметь весьма важные последствия — так, по крайней мере, думал Пенкроф, — произвело на друзей почтенного моряка неодинаковое впечатление.

 Наб весь отдался радости свидания со своим господином и пропустил слова Пенкрофа мимо ушей.

 Герберт в известной степени разделял опасения моряка.

 Что же касается Гедеона Спилета, то, выслушав Пенкрофа, он кратко ответил:

 — Честное слово, Пенкроф, это мне совершенно все равно.

 — Но, говорю вам, наш огонь погас!

 — Экая беда!

 — И его нечем разжечь.

 — Подумаешь!

 — Но послушайте, мистер Спилет…

 — Разве Сайрес не с нами? — сказал журналист. — Разве наш инженер не здесь? Он уж сумеет придумать способ добыть огонь!

 — Но из чего?

 — Из ничего!

 Что мог Пенкроф ответить на это? Он не ответил ни слова, так как, в сущности, надеялся на Сайреса Смита не меньше своих товарищей. Инженер казался им воплощением изобретательности, хранилищем всех человеческих знаний. Лучше быть вместе с Сайресом на пустынном острове, чем без Сайреса в самом культурном из американских городов. При нем не придется терпеть ни в чем недостатка. С ним не может быть места отчаянию. Если бы этим почтенным людям сказали, что их остров погибнет от извержения вулкана, что его поглотят океанские волны, они невозмутимо ответили бы: «Сайрес здесь. Поговорите с Сайресом!»

 Но пока что инженер снова погрузился в забытье, вызванное, вероятно, утомительным путешествием. Взывать к его находчивости было бессмысленно. Приходилось поэтому довольствоваться весьма скудной трапезой. Мясо тетеревов было уже съедено, и не было никакого способа зажарить какую-нибудь дичину. К тому же трегоны, отложенные про запас, исчезли. Необходимо было принять какие-то меры.

 Прежде всего Сайреса Смита перенесли в центральный коридор. Там удалось устроить для него сносное ложе из водорослей и морских трав, которые почти не подмокли. Крепкий сон должен был восстановить силы инженера не менее чем самая обильная пища.

 Наступила ночь. Ветер направился на северо-восток, и температура сильно упала. Перегородки, поставленные Пенкрофом, были разрушены бурей, и по Трубам гулял жестокий сквозняк — Смиту пришлось бы довольно плохо, но его друзья скинули с себя пиджаки и куртки и заботливо укутали инженера.

 Ужин в этот вечер состоял из порции неизменных литодом, собранных на берегу Гербертом и Набом. К этим моллюскам Герберт прибавил немного съедобных водорослей, которые он нашел на высоких скалах. Эти водоросли из семейства фукусовых принадлежат к виду саргассов. В высушенном состоянии они представляют собой студенистую массу, довольно богатую питательными веществами. Журналист и его товарищи, поглотив порядочное количество литодом, принялись сосать эти водоросли, которые показались им довольно вкусными. Надо заметить, что на азиатском побережье они составляют неизменную пищу туземцев.

 Затем Пенкроф вздумал добыть огонь по способу дикарей и попробовал тереть друг о друга два куска дерева.

 — Как бы то ни было, — заметил моряк, — мистеру Сайресу пора прийти нам на помощь.

 Холод становился очень чувствительным, и не было никакой возможности с ним бороться.

 Не на шутку расстроенный, моряк всеми средствами пытался добыть огонь. Даже Наб помогал ему в этом деле, Он собрал немного свежего мха и, ударяя камнем о камень, высек из них искры. Но мох, воспламеняющийся с трудом, не вспыхнул. К тому же искры, представлявшие собой частицы раскаленного кремня, были значительно меньше тех, которые вылетают из стального огнива. Попытка Наба окончилась неудачей. Тогда Пенкроф, ничуть не надеясь на успех, попробовал все-таки, по примеру дикарей, потереть друг о друга два сухих куска дерева. Конечно, если бы энергию, которую затратили Наб с Пенкрофом, можно было превратить в тепло, ее, наверное, хватило бы для отопления котла океанского парохода. Но результат их усилий равнялся нулю. Куски дерева, правда, разгорелись, но значительно меньше, чем сами участники этой операции.

 После часа работы Пенкроф был весь в поту и с досадой отбросил куски дерева, сказав:

 — Не говорите мне, что дикари добывают огонь таким образом! Я скорее поверю, что летом идет снег. Мне легче зажечь собственные руки, потирая их друг о друга.

 Отвергая этот способ, Пенкроф был, конечно, неправ. Достоверно известно, что дикари зажигают куски дерева посредством быстрого трения. Но не всякое дерево годится для этого, и, кроме того, нужно, как говорится, знать прием. По-видимому, Пенкроф не знал приема.

 Досада моряка скоро прошла. Герберт поднял брошенные им куски дерева и, в свою очередь, начал усердно тереть их друг о друга. Здоровый моряк невольно расхохотался, видя, как юноша старается успеть в том, в чем он, Пенкроф, потерпел неудачу.

 — Три, три на здоровье, мой мальчик! — сказал он.

 — Я и тру, — со смехом ответил Герберт, — но только для того, чтобы согреться и не дрожать от холода. Скоро мне будет так же жарко, как тебе.

 Предположение Герберта оправдалось, но, как бы то ни было, от надежды добыть огонь пришлось временно отказаться.

 Гедеон Спилет раз двадцать повторил, что такой пустяк нисколько не затруднит Сайреса Смита. А пока что он улегся на своем песчаном ложе в одном из коридоров. Герберт, Наб и Пенкроф последовали его примеру. Топ уже мирно спал у ног своего хозяина.

 На другой день, 28 марта, инженер, проснувшись часов в восемь утра, увидел возле себя своих товарищей, которые ожидали его пробуждения. Как и накануне, его первые слова были:

 — Остров или материк?

 Как видит читатель, эта мысль не покидала его.

 — По правде сказать, мы этого не знаем, мистер Смит, — ответил ему Пенкроф.

 — Вы до сих пор этого не знаете?

 — Но узнаем, когда вы будете нашим проводником в этих краях, — прибавил моряк.

 — Я, кажется, уже могу ходить, а значит, гожусь в проводники, — ответил инженер и без особых усилий приподнялся и встал.

 — Вот это здорово! — воскликнул Пенкроф.

 — Я больше всего пострадал от истощения, — продолжал инженер. — Немного пищи, друзья мои, и все будет хорошо. У вас, конечно, имеется огонь?

 Ответ на этот вопрос последовал не сразу. Наконец Пенкроф горестно сказал:

 — Увы, у нас нет огня, мистер Сайрес! Точнее говоря, у нас больше нет огня.

 И моряк рассказал Смиту о том, что произошло накануне. Повествование о единственной спичке и о бесплодной попытке добыть огонь трением очень позабавило инженера.

 — Мы что-нибудь придумаем, — сказал он. — Если нам не удастся найти вещество, подобное труту…

 — Что тогда? — тревожно спросил моряк.

 — Тогда мы сделаем спички.

 — Зажигательные?

 — Да.

 — Вот и все! Ничего нет легче этого! — воскликнул Гедеон Спилет, хлопая моряка по плечу.

 Пенкроф подумал про себя, что это не так просто, но не стал возражать. Все вышли наружу. Погода улучшилась. Над морем поднималось яркое солнце, зажигая золотыми блестками призматические выпуклости гранита.

 Быстро оглядевшись вокруг, инженер уселся на обломке скалы. Герберт подал ему пригоршню ракушек и водорослей.

 — Это все, что у нас есть, мистер Сайрес, — сказал он.

 — Спасибо, мой мальчик, — ответил инженер. — Пока что на утро хватит и этого.

 Он с аппетитом съел свой скудный завтрак, запив его свежей водой, принесенной из реки в большой раковине. Товарищи Смита безмолвно смотрели на него. Кое-как утолив свой голод, инженер скрестил руки на груди и сказал:

 — Итак, друзья мои, вы еще не знаете, куда закинула нас судьба — на материк или на остров?

 — Нет, мистер Сайрес, — ответил юноша.

 — Мы узнаем это завтра. А пока нам делать нечего.

 — Одно дело есть, — возразил Пенкроф.

 — А что же нам делать?

 — Огонь, — заявил моряк, который тоже страдал навязчивыми идеями.

 — Мы добудем огонь, Пенкроф, — ответил Сайрес Смит. — Вчера, когда вы меня сюда несли, я как будто заметил на западе гору, возвышающуюся над этой местностью.

 — Вы не ошибаетесь, — подтвердил Гедеон Спилет. Эта гора, вероятно, довольно высока.

 — Очень хорошо, — сказал инженер. Завтра утром мы взберемся на ее вершину и увидим, что представляет собой эта земля: остров или материк. До тех пор делать нам нечего.

 — А огонь? — снова повторил упрямый моряк.

 — Будет вам и огонь, Пенкроф, — сказал Гедеон Спилет. — Потерпите немного.

 Пенкроф посмотрел на журналиста с таким видом, точно хотел сказать: «Ну, если за это дело возьметесь вы, нам нескоро придется отведать жаркого». Однако он смолчал.

 Сайрес Смит ничего не ответил на слова моряка. Вопрос об огне, видимо, очень мало его тревожил. После нескольких минут размышления он сказал:

 — Друзья мои, наше положение, может быть, и плачевно, но, во всяком случае, оно вполне ясно. Либо мы находимся на материке, и тогда ценой известных усилий мы достигнем населенных мест, либо наша земля — остров. В последнем случае возможно одно из двух: если этот остров обитаем, мы как-нибудь выберемся отсюда с помощью его жителей; если же на нем нет жителей, нам придется выпутываться самостоятельно.

 — Да, действительно, это очень просто, — сказал Пенкроф.

 — Но где же, по-вашему, лежит этот материк или остров, на который нас занесла буря? — спросил Гедеон Спилет.

 — В точности я этого сказать не могу, — ответил инженер, — но, судя по всем данным, мы находимся в Тихом океане. Когда мы покинули Ричмонд, ветер дул с северо-востока, и самая его сила говорит за то, что он не изменил направления. Если мы действительно летели с северо-востока на юго-запад, то наш путь лежал над штатами Северная Каролина, Южная Каролина и Георгия, над Мексиканским заливом, над самой Мексикой в ее узкой части и над частью Тихого океана. Я думаю, мы покрыли не меньше шести-семи тысяч миль, и если ветер переменился хоть на полрумба, то он отнес нас либо к архипелагу Мендана, либо на острова Паумоту. Если же предположить, что скорость ветра была значительней, чем я думаю, то мы могли достигнуть даже Новой Зеландии. В случае правильности этой последней гипотезы нам будет легко вернуться на родину. Кого-нибудь, англичан или маори, мы, несомненно, встретим. Если же мы находимся на каком-нибудь необитаемом островке Микронезийского архипелага, нам, быть может, удастся это установить, взобравшись на вершину этой горы. В таком случае, придется устраиваться здесь навсегда.

 — Навсегда! — воскликнул Гедеон Спилет. — Вы говорите — навсегда, мой дорогой Смит?

 — Разумнее заранее приготовиться к худшему, чтобы не разочароваться потом, — ответил инженер.

 — Хорошо сказано, — заметил Пенкроф. — Будем надеяться, что этот остров — если мы и вправду на острове — не лежит в стороне от морских путей. Это было бы уж слишком обидно.

 — Для того чтобы узнать, как обстоит дело, нам нужно прежде всего подняться на гору, — ответил Смит.

 — Но не слишком ли утомит вас подъем, мистер Сайрес? — спросил Герберт.

 — Надеюсь, что нет, если только вы с Пенкрофом окажетесь хитрыми и ловкими охотниками, — ответил инженер.

 — Мистер Сайрес, — вмешался Пенкроф, — вы, кажется, говорите насчет дичи?

 — Принести-то ее я принесу, а вот касательно жаренья — не знаю.

 — Приносите, приносите, Пенкроф, — ответил Сайрес Смит.

 Было решено, что инженер и Спилет останутся в Трубах и обследуют побережье и верхнее плато. Тем временем Наб, моряк и Герберт отправятся в лес за новым запасом топлива и дичи — пернатой или пушной.

 Часов в десять утра они тронулись в путь. Герберт был полон надежд, Наб сиял от радости, а Пенкроф бормотал про себя:

 — Если я вернусь и найду дома огонь, я буду знать, что он упал с неба.

 Охотники двинулись вверх по берегу Дойдя до излучины реки, моряк спросил товарищей:

 — С чего начнем с охоты или со сбора дров?

 — С охоты, — ответил Герберт. — Видишь, Топ уже делает стойку.

 — Ну что же, будет охотиться, согласился Пенкроф. — Потом мы вернемся сюда и наберем хворосту. Герберт, Наб и Пенкроф выломали себе по хорошей еловой дубине и последовали за Топом, весело прыгавшим в траве. На этот раз, вместо того чтобы идти по берегу, охотники углубились в лес. По-прежнему в нем преобладали хвойные деревья, принадлежащие к семейству сосновых. В отдельных местах сосны росли не так густо и достигали огромной величины. Их значительные размеры как будто указывали, что эта местность лежит в более высоких широтах, чем предполагал инженер. Редкие прогалины, утыканные старыми пнями и покрытые хворостом, хранили неисчерпаемые запасы топлива. За прогалинами деревья снова смыкались в почти непроходимую чащу.

 Ориентироваться среди этих девственных зарослей было не так-то легко. Время от времени Пенкроф отмечал свой путь вехами, которые можно было заметить без груда. Но, быть может, охотники напрасно не пошли берегом, как сделали Пенкроф и Герберт в прошлый раз. После часового блуждания по лесу они не встретили никакой дичи. Топ, бегая под нижними ветками, только спугивал птиц, к которым невозможно было приблизиться. Даже трегонов нигде не было видно, и моряку предстояла неизбежная перспектива вернуться к болотам, где он так успешно ловил на удочку глухарей.

 — Эге, Пенкроф, — сказал Наб слегка насмешливым гоном, — если у тебя и дальше будет не больше дичи, огня для нее потребуется немного.

 — Потерпи, Наб, — ответил моряк, — дичи-то нам, во всяком случае, хватит.

 — Ты, видно, не очень полагаешься на мистера Сайреса?

 — Нет, я на него полагаюсь.

 — Но ты не веришь, что он добудет огонь?

 — Поверю, когда увижу, что дрова пылают на очаге.

 — Раз мой хозяин сказал, значит огонь будет.

 — Посмотрим.

 Солнце еще не достигло высшей точки над горизонтом. Экспедиция продолжалась. Скоро Герберт сделал важное открытие — он нашел дерево со съедобными плодами. Это была итальянская пиния, приносящая превосходные орехи, которые очень ценятся в умеренных зонах Америки и Европы. Орехи эти были уже спелые, и Герберт с товарищами с удовольствием ими полакомились.

 — Превосходно! — сказал Пенкроф. — Водоросли вместо хлеба, сырые ракушки на жаркое и сосновые ядрышки на сладкое — вот самый подходящий обед для тех, у кого нет в кармане ни одной спички.

 — Не нужно жаловаться, — сказал Герберт.

 — Я и не жалуюсь, мой мальчик, — ответил Пенкроф. — Мне только кажется, что в нашем меню мяса слишком уж маловато.

 — Топ что-то увидел! — закричал Наб и бросился в чащу, где слышался громкий лай умного пса; к лаю примешивалось какое-то странное хрюканье.

 Герберт и Пенкроф последовали за Набом. Если недалеко была дичь, то не время было обсуждать вопрос, как изжарить добычу, ибо прежде всего ее следовало поймать.

 Войдя в чащу, охотники сейчас же увидели Топа, который вцепился в ухо какого-то животного и старался его свалить. Это четвероногое, похожее на кабана, было длиной около двух с половиной футов. Его покрывала грубая темно-коричневая негустая шерсть, более светлая на брюхе. Его лапы с когтями, плотно прижатые к земле, были, по-видимому, соединены перепонкой. Герберт узнал в нем дикого кабана, одного из самых больших представителей отряда грызунов.

 Кабан не пытался освободиться и только тупо вращал глазами, заплывшими толстым слоем жира. Вероятно, он видел людей в первый раз.

 Наб крепко сжал в руке дубину и хотел уже ударить животное, как вдруг кабан вырвал ухо из пасти Топа и с громким ворчанием кинулся на Герберта. Едва не опрокинув растерявшегося юношу, кабан быстро исчез в лесу.

 — Вот гадина! — закричал Пенкроф.

 Трое охотников бросились вслед за Топом. В ту минуту, когда пес почти догнал кабана, тот неожиданно скрылся в большом болоте, осененном столетними соснами. Наб, Герберт и Пенкроф остановились. Топ бросился в воду, но кабан, спрятавшись в глубине, не показывался больше.

 — Подождем, — сказал юноша. — Он скоро должен высунуться, чтобы подышать.

 — А он не утонет? — спросил Наб.

 — Нет, — сказал Герберт. — Ведь на лапах у него перепонки. Это почти земноводное животное. Но будем внимательно следить за ним.

 Топ продолжал плавать в болоте. Пенкроф, Наб и Герберт встали на противоположных концах берега, чтобы отрезать отступление кабану, которого Топ так тщетно искал под водой.

 Герберт не ошибся: через несколько минут животное показалось на поверхности. Топ одним прыжком вскочил кабану на спицу и не дал ему снова нырнуть в воду. Через мгновение кабан был вытащен на берег, и Наб прикончил его ударом дубины.

 — Ура! — торжествуя, вскричал Пенкроф. — Только бы был огонь, а уж мы обгрызем эту добычу до костей.

 Пенкроф взвалил кабана на плечи и, увидев по солнцу, что уже почти два часа, дал сигнал трогаться в обратный путь.

 Чутье Топа очень помогло охотникам. Благодаря умному животному они легко нашли дорогу домой. Спустя полчаса отряд достиг излучины реки.

 Как и в прошлый раз, Пенкроф быстро соорудил сплавной плот, хотя этот труд казался ему довольно бесполезным, раз у них не было огня. Пустив дрова плыть по течению реки, охотники направились к Трубам. Но, пройдя шагов пятьдесят, Пенкроф снова разразился громким «ура» и, указывая рукой на скалу, крикнул:

 — Герберт! Наб! Смотрите! Над утесами вились густые клубы дыма.

Изобретение инженера. — Вопрос, который очень тревожит Сайреса Смита. — Подъем на гору. — Лес. — Вулканическая почва. — Траропаны. — Муфлоны. — Первая площадка. — Ночной лагерь. — На вершине горы.

 Через несколько секунд охотники подошли к ярко пылающему огню. Сайрес Смит и журналист стояли около него. Пенкроф, с кабаном в руках, молча смотрел на обоих.

 — Вот видите, старина! — вскричал Гедеон Спилет. — Огонь, настоящий огонь, на котором прекрасно изжарится эта чудесная дичь.

 — Но кто… зажег его? — спросил Пенкроф.

 — Солнце!

 Ответ Гедеона Спилета был вполне точен: солнце действительно было источником тепла, которое столь восхищало Пенкрофа. Моряк не хотел верить своим глазам, он был до такой степени изумлен, что не мог вымолвить ни слова.

 — У вас, значит, была линза, мистер Сайрес? — спросил Герберт.

 — Нет, мой мальчик, но я сделал ее, — отвечал инженер.

 И он показал Герберту прибор, заменивший ему линзу. Это были два стекла, снятые с часов инженера и Спилета. Наполнив их водой и скрепив их края с помощью глины, Сайрес Смит сфабриковал настоящее зажигательное стекло, которое сосредоточило лучи солнца на охапке сухого мха и воспламенило его.

 Пенкроф воззрился на этот «аппарат», потом безмолвно перевел глаза на инженера. Этот взгляд был красноречивей слов. Смит казался Пенкрофу, если не божеством, то, во всяком случае, сверхчеловеком.

 Наконец к нему вернулся дар речи, и он воскликнул:

 — Запишите это в вашу книжечку, мистер Спилет, обязательно запишите!

 — Уже записано, — ответил журналист.

 С помощью Наба Пенкроф наставил вертел, и вскоре кабан, должным образом выпотрошенный, жарился на ярком огне, словно обыкновенный поросенок.

 Трубы снова стали обитаемыми, не только потому, что огонь согревал коридоры, но и потому, что загородки из камня и песка были восстановлены.

 Как видно, инженер и Гедеон Спилет хорошо поработали за день. Силы Сайреса Смита почти восстановились; чтобы испытать себя, он даже поднялся на верхнее плато. Оттуда он долго смотрел на вершину, которой собирался достигнуть на другой день. Привыкший на глаз определять высоту и расстояние, инженер считал, что эта гора находится в шести милях к северо-западу и возвышается на три тысячи пятьсот футов над уровнем моря. Наблюдатель, находившийся на ее макушке, мог, следовательно, обозреть горизонт в районе не меньше пятидесяти миль. Очевидно, Смиту нетрудно будет разрешить вопрос: «остров или материк?», который он не без основания считал важнее всех прочих.

 Ужин оказался вполне удовлетворительным. Мясо кабана нашли очень вкусным, а из водорослей и орехов вышла отличная закуска. За едой инженер больше молчал, он обдумывал план действий на завтра. Раза два Пенкроф заговаривал о том, что следует предпринять, но Сайрес Смит, человек по натуре методический, в ответ только качал головой.

 — Завтра мы будем знать, что нам делать, и станем действовать соответственно, — сказал он.

 Покончив с едой, подбросили на очаг новую охапку сучьев, и обитатели Труб, в том числе и верный Топ, погрузились в глубокий сон. Ничто не нарушило спокойствия ночи, и на утро 29 марта они проснулись свежие, бодрые и готовые к походу, который должен был решить их судьбу.

 Все было готово для экспедиции. Остатками кабана Сайрес Смит и его товарищи могли бы питаться еще сутки. К тому же они твердо надеялись пополнить свои запасы в пути. Инженер и Гедеон Спилет снова вставили часовые стекла на место, и Пенкроф, чтобы иметь трут, спалил еще кусок своего платка. А кремня в этой почве вулканического происхождения должно было быть сколько угодно.

 В половине восьмого утра исследователи, вооруженные дубинами, выступили из Труб. По предложению Пенкрофа, было решено направиться к горе по уже известной дороге через лес и вернуться другим маршрутом. Эта дорога была, к тому же, и самой краткой. Путники обогнули южный угол стены и пошли вдоль левого берега реки — до того места, где она сворачивала на юго-запад. Путь, проложенный накануне среди хвойных зарослей, был легко обнаружен, и к девяти часам утра Сайрес Смит и его товарищи достигли западной окраины леса.

 Поверхность почвы была сначала довольно ровной; небольшие болота сменились сухим песком. Дальше наметился небольшой подъем, ведший от берега в глубь местности. Среди зарослей изредка виднелись какие-то убегающие животные. Топ немедленно кидался за ними, но Сайрес Смит тотчас же призывал его обратно, так как время для охоты еще не наступило. Позже — другое дело. Инженер был не такой человек, чтобы отвлечься от своего основного плана. Можно было с уверенностью сказать, что он даже не обращал внимания на внешний вид и естественные богатства окружающей природы. Его единственной целью было подняться на гору, и он неуклонно стремился к ней.

 В десять часов сделали короткий привал. По выходе из леса путники могли хорошо обозреть рельеф местности. Гора состояла из двух конусов. Первый из них, усеченный на высоте двух с половиной тысяч футов, был окружен прихотливо разбросанными отрогами, похожими на раздвинутые когти огромной птичьей лапы. Эти отроги разделялись множеством долин, поросших деревьями, купы которых достигали вершины первого конуса. Северо-восточный склон горы казался менее лесистым. На нем виднелись какие-то темные глубокие полосы — вероятно, потоки лавы.

 На первом конусе покоился второй конус, со слегка округленной вершиной, стоявший несколько наискось. Он походил на большую круглую, сдвинутую на ухо шляпу. Казалось, конус состоял из обнаженных пород, кое-где прорезанных красноватыми утесами.

 Вершины второго конуса и стремились достигнуть путники. Выступы окружавших ее отрогов представляли самый удобный путь к этой цели.

 — Мы находимся на вулканической почве, — сказал Сайрес Смит.

 Его друзья, идя за ним следом, начали понемногу подниматься по заднему склону отрога, который извилистой и не слишком крутой линией вел к первому плато.

 В этом месте почва изобиловала буграми, созданными работой подземных сил. Там и сям виднелись переносные валуны, глыбы базальта, куски пемзы, вулканического стекла. Редкими купами попадались хвойные деревья, которые лишь несколькими сотнями метров ниже, на дне узких ущелий, росли густыми массивами, почти непроницаемыми для солнечных лучей.

 В начале восхождения на нижней гряде скал Герберт заметил отпечатки следов каких-то больших диких животных, по-видимому, недавно побывавших здесь.

 — Эти звери, должно быть, не очень охотно уступят нам свои владения, — сказал Пенкроф.

 — Ну что ж, — заметил журналист, которому уже приходилось охотиться на индийских тигров и африканских львов. — Мы, несомненно, сумеем с ними расправиться. Но пока что будем настороже.

 Путники понемногу поднимались, но дорога к вершине, удлиняемая обходами и различными препятствиями, была долгая. Иногда земля вдруг уходила из-под ног, и путники оказывались на краю глубоких расщелин, которые приходилось обходить. Возвращение назад и поиски более доступной тропинки требовали времени и сил. К полудню, когда маленький отряд остановился, чтобы позавтракать под сенью развесистых сосен, на краю ручья, стремительного, как водопад, до первого плато оставалось еще полдороги. Было очевидно, что его удастся достигнуть не раньше наступления сумерек.

 С этого пункта вид на океан был обширнее, но справа его заслонял острый юго-восточный мыс, и нельзя было сказать, примыкает ли берег к какой-либо земле, скрытой от взоров. Слева видимость, правда, простиралась на несколько миль к северу, но на северо-западе, в том месте, где стояли наши исследователи, резко выступал вперед край мощного отрога довольно странной формы, являвшегося как бы опорой центрального конуса. Вопрос, который так беспокоил Сайреса Смита, все еще оставался поэтому загадкой. В час дня восхождение возобновилось. Путникам пришлось отклониться к юго западу и снова зайти в глубь густых зарослей. Там под сенью деревьев летали птицы из семейства фазановых, так называемые трагопаны, с мясистым подгрудком на горле и двумя тонкими цилиндрическими наростами позади глаз. Трагопаны были величиной с петуха. Самка отличалась сплошным коричневым оперением, тогда как самец блистал ярко-красными перьями с маленькими белыми крапинками. Сильным и ловким ударом камня Гедеон Спилет убил одного из этих пернатых, на которого не без жадности взирал Пенкроф, проголодавшийся на свежем воздухе.

 Выйдя из леса, наши «альпинисты», помогая друг другу, поднялись по очень крутому скату высотой футов в сто и достигли верхней площадки, поросшей редкими деревьями. Почва этой площадки была, видимо, вулканического происхождения. Теперь предстояло вернуться к западу, описывая сложные петли, чтобы облегчить себе путь. Склоны горы были почти отвесны, и приходилось тщательно выбирать место, куда поставить ногу. Наб и Герберт шли во главе, Пенкроф — в арьергарде, Сайрес Смит и журналист двигались между ними. Звери, обитавшие на этих высотах — а их, судя по следам, было немало, несомненно, принадлежали к животным с верной поступью и сильными мускулами, вроде серн или горных коз. Некоторые из них попались на глаза путникам, и Пенкроф окрестил их другим названием.

 — Бараны! — внезапно закричал он. Путники остановились шагах в пятидесяти от небольшой группы рослых животных с крепко загнутыми приплюснутыми рогами и длинной шелковистой бурой шерстью. Это были не простые бараны. Они принадлежали к виду, распространенному в гористых местностях умеренной зоны, и, по словам Герберта, назывались муфлонами.

 — А годятся они на жаркое? — спросил Пенкроф.

 — Да, — ответил Герберт.

 — Ну, так, значит, это бараны.

 Муфлоны, неподвижные среди обломков базальта, с удивлением смотрели на двуногих, которых, очевидно, встретили в первый раз. Потом в них внезапно проснулся страх, и они быстро скрылись, прыгая по скалам.

 — До свидания! — крикнул Пенкроф с таким смешным выражением лица, что Сайрес Смит, Спилет, Герберт и Наб не выдержали и расхохотались.

 Восхождение продолжалось. На склонах горы часто можно было заметить следы лавы, разбросанные прихотливыми узорами. Иногда дорогу преграждали маленькие потухшие вулканчики, и приходилось идти вдоль их краев. В некоторых местах попадались отложения кристаллической серы, окруженной веществами, которые обычно извергаются огнедышащими горами вместе с лавой: вулканическим туфом с неправильными, сильно обожженными кристаллами и беловатым пеплом, состоящим из бесконечного множества кристалликов полевого шпата. По мере приближения к первой площадке, образованной поверхностью усеченного конуса, восхождение становилось все более затруднительным. К четырем часам дня верхняя лесная зона осталась позади. Только изредка попадались отдельные сосны, судорожно искривленные и тощие. Им, вероятно, нелегко было бороться с ветром на этой значительной высоте. К счастью для инженера и его спутников, погода стояла хорошая, было тихо. Сильный ветер на высоте трех тысяч футов немало затруднил бы их продвижение. Воздух был совершенно прозрачен. Вокруг царила полная тишина. Путники не видели солнца, скрытого от их взоров колоссальным верхним конусом, который застилал горизонт с юго-запада. Его огромная тень становилась все длиннее, по мере того как дневное светило склонялось к западу. Легкая дымка, скорее туман, чем облака, появилась на востоке, окрашенная лучами солнца во все цвета радуги.

 Всего пятьсот футов отделяли путников от площадки, на которой они хотели остановиться на ночлег, но непрестанные зигзаги удлинили это расстояние до двух миль. Почва все время, так сказать, уходила из-под ног. Откосы горы часто были столь отвесны, что путники соскальзывали вниз по застывшей лаве, если выветрившиеся борозды не давали опоры ноге.

 Незаметно подкрались сумерки, и было уже почти темно, когда Сайрес Смит и его товарищи, сильно уставшие от семичасового восхождения, добрались наконец до вершины первого конуса. Тут встал вопрос об устройстве лагеря и подкреплении сил пищей и сном. Вторая площадка горы покоилась на скалах, среди которых нетрудно было найти убежище. Топлива было не особенно много. Все же можно было развести костер из сухой травы и веток кустарника, который рос на площадке. Пенкроф принялся укладывать камни для очага, а Наб с Гербертом занялись собиранием топлива. Вскоре они вернулись с большой охапкой сучьев. Пенкроф высек огонь, жженая тряпка загорелась, и пламя, раздуваемое мощными легкими Наба, весело вспыхнуло под прикрытием скал.

 Огонь должен был лишь защищать от ночной прохлады, так как Наб решил не жарить фазана и приберечь его на завтра. Меню ужина составилось из остатков кабана и нескольких дюжин орехов пинии. К половине седьмого с едой было покончено.

 После ужина Смиту пришла мысль обследовать, пока еще не совсем стемнело, широкую круглую площадку, на которой располагался верхний конус горы. Перед тем как лечь спать, он хотел выяснить, можно ли обойти этот конус снизу, в случае если слишком отвесные склоны не позволят взобраться на вершину. Этот вопрос очень беспокоил инженера: Смит предвидел, что с северной стороны площадка может оказаться неприступной. Если же невозможно будет ни добраться до вершины горы, ни обойти ее снизу, западная часть местности окажется необследованной, и цель восхождения будет не вполне достигнута.

 Инженер, предоставив Пенкрофу и Набу устраивать ночлег, а журналисту — записывать события за день, не считаясь с утомлением, двинулся вдоль круглой площадки по направлению к северу. Герберт сопровождал его.

 Ночь была тихая и спокойная. Мрак еще не очень сгустился. Сайрес Смит и юноша безмолвно шагали друг возле друга. В некоторых местах площадка неожиданно расширялась, и они без труда могли идти рядом. Порой обвалы преграждали путь, оставляя лишь узкую тропинку, по которой два человека могли пробираться лишь гуськом. Минут через двадцать инженеру и Герберту пришлось остановиться. Начиная с этого места, склоны обоих конусов почти соприкасались. Между ними нельзя было заметить даже небольшого промежутка. Обойти эту гору, склоны которой поднимались под углом в 70 градусов, было невозможно. Но если инженеру и юноше пришлось отказаться от кругового обхода, зато они получили возможность возобновить восхождение вверх. Перед ними открылась глубокая впадина в массиве горы. Это был, так сказать, зев кратера, то «горлышко», через которое выходили жидкие изверженные породы, когда вулкан еще действовал. Отвердевшая лава и покрытый коркой шлак образовали нечто вроде естественной лестницы с широкими ступенями, по которым было легче достигнуть вершины.

 Сайрес Смит с одного взгляда оценил положение. Не колеблясь ни минуты, среди все более сгущающейся тьмы, он направился в огромную расщелину. Герберт последовал за ним.

 До макушки конуса оставалось еще с тысячу футов. Окажутся ли внутренние склоны горы достаточно удобными для восхождения? Это будет видно впоследствии. Инженер намеревался идти вверх, пока что-нибудь его не остановит. К счастью, углубления, сильно вытянутые в длину, шли внутри кратера широкой спиралью, что значительно облегчало подъем.

 Что же касается самого вулкана, то он, несомненно, давно потух. Над его макушкой не было и следов дыма, в глубоких впадинах не сверкал огонь; ни малейшего шума, движения, шороха не слышалось в бездонной пропасти, доходившей, быть может, до самых недр земли. В воздухе кратера не чувствовалось и признаков сернистого запаха. Вулкан не спал — он совсем потух.

 Попытка Сайреса Смита должна была привести к удаче. Поднимаясь по внутренним стенкам кратера, инженер и Герберт заметили, что его отверстие постепенно расширяется. Участок неба, ограниченный краями конуса, стал значительно шире. С каждым шагом в поле зрения путников попадали все новые и новые звезды. Великолепные созвездия. Южного полушария ярко сияли над их головами. В зените блистал чистым светом Антарес Скорпиона и подле него Бета Центавра. Затем, по мере расширения кратера, появилось созвездие Рыб, Южный Треугольник и, наконец, почти на самом полюсе мира, блестящий Южный Крест — Полярная звезда Южного полушария. Было около восьми часов, когда Сайрес Смит и Герберт достигли верхнего гребня горы на вершине конуса.

 Мрак стоял такой полный, что было невозможно окинуть взглядом площадь в две мили. Была ли эта неведомая земля окружена морем или она примыкала с запада к какому-нибудь материку? На этот вопрос еще нельзя было ответить. На западе ясно обрисовывалась полоса облаков, еще более подчеркивая темноту, и взор не мог определить, сливается ли море с небом.

 Но вдруг на горизонте появилось бледное пятно света. Оно медленно опускалось, по мере того как облака поднимались к зениту.

 Это был тонкий серп луны, уже готовой закатиться. Но ее света было достаточно, чтобы четко обрисовать линию горизонта, не закрытую теперь облаками. Инженеру удалось заметить ее мерцающий отблеск на ровной поверхности океана.

 Сайрес Смит схватил Герберта за руку.

 — Остров! — сказал он торжественно.

 Последний луч ночного светила угас в волнах.

На вершине горы. — Внутренность кратера. — Всюду море. — Ни полоски земли в виду. — Вид берега с птичьего полета. — Гидрография и орография[10]. — Обитаем ли остров? — Крещение всех частей острова. — Остров Линкольна.

 Полчаса спустя Сайрес Смит и Герберт вернулись в лагерь. Инженер кратко сообщил своим товарищам, что земля, на которую забросил их случай, оказалась островом и что завтра придется решать, как быть дальше. Затем каждый из островитян устроился, как мог лучше, для ночлега, и тихой ночью, в базальтовой впадине, на высоте двух тысяч пятисот футов над морем, они наконец насладились заслуженным отдыхом.

 На другой день, 30 марта, после скудного завтрака, состоявшего только из жареного трагопана, Сайрес Смит решил снова подняться на вершину горы. Ему хотелось еще раз осмотреть остров, где потерпевшим крушение придется остаться надолго, быть может, на всю жизнь. Инженер намеревался определить, насколько этот клочок земли отдален от материка и не лежит ли он на пути судов, которые заходят на острова Великого океана. На этот раз товарищи Сайреса тоже приняли участие в походе. Им не терпелось осмотреть остров, который должен был обеспечить их всем необходимым для жизни.

 Около семи часов утра Сайрес Смит, Герберт, Пенкроф, Гедеон Спилет и Наб покинули лагерь. Никто из них, видимо, не тревожился о своей судьбе. Каждый, разумеется, верил в себя, но надо сказать, что у Сайреса Смита эта уверенность покоилась на иных основаниях, чем у его товарищей. Инженер был спокоен и убежден, что сумеет вырвать у этой дикой природы все нужное для себя и для своих спутников; последние чувствовали себя в полной безопасности именно потому, что с ними был Сайрес Смит.

 Это, впрочем, вполне понятно. Пенкрофа, например, после случая с огнем уже ничто бы не смутило — даже если бы он очутился на голой скале, — лишь бы только инженер был с ним рядом.

 — Ничего, — говорил бравый моряк. — Выбрались же мы из Ричмонда, не спрашивая разрешения у властей! Только черт может помешать нам покинуть место, где нас никто не будет задерживать.

 Сайрес Смит пошел той же дорогой, что накануне. Исследователи обогнули конус, идя по плато, и достигли жерла огромной скважины. Погода была великолепная. Солнце поднималось на ясном небе, заливая своими лучами восточный склон горы.

 Путники подошли к кратеру, имевшему именно такую форму, как определил инженер, рассматривая его в полумраке: он представлял собой воронку, вздымавшуюся, постепенно расширяясь, на тысячу футов над плато. У подножия трещины змеились широкие и густые потоки лавы, отмечая движение вулканических веществ, бороздивших северную часть острова.

 Покатость внутренних стенок кратера не превышала тридцати пяти — сорока градусов, и подниматься по ним оказалось совсем нетрудно. Они были покрыты следами древних вулканических пород, которые, вероятно, изливались через верхнее отверстие конуса, пока боковая трещина не открыла им новый выход.

 Что же касается глубины хода, соединявшего недра земли с кратером, то определить ее на глаз было невозможно, так как ход терялся во тьме. Но вулкан окончательно потух — это было несомненно.

 Еще не было восьми часов, когда инженер и его товарищи достигли вершины конического бугра, возвышавшегося над северной оконечностью кратера.

 — Море, всюду море! — вскричали островитяне, не будучи в силах удержать это восклицание.

 И действительно, их со всех сторон окружало море, безбрежная пелена воды. Поднимаясь на вершину конуса, инженер, быть может, рассчитывал увидеть невдалеке какой-нибудь остров, который ему не удалось рассмотреть накануне в темноте. Но до самого горизонта, то есть больше чем на пятьдесят миль в окружности, не было видно ни полоски земли, ни одного паруса. Беспредельная пелена воды казалась пустынной; остров находился как бы в центре окружности, диаметр которой представлялся бесконечным.

 Несколько минут инженер и его спутники простояли неподвижно и в полном безмолвии, оглядывая океан во всех направлениях. Глаза их обыскивали его поверхность до пределов видимости. Но даже Пенкроф, одаренный столь чудесной остротой зрения, ничего не увидел. А Пенкроф, несомненно, различил бы очертания земли, даже самые туманные, если бы она существовала, потому что природа поместила под его густыми бровями вместо глаз настоящие телескопы.

 Потом взгляды путников перенеслись на остров, который был им виден как на ладони. Гедеон Спилет первый нарушил молчание и спросил:

 — Каковы могут быть размеры этого острова? В самом деле, посреди безбрежного океана он не казался особенно большим.

 Несколько минут Сайрес Смит размышлял. Он окинул внимательным взглядом очертания острова, сделал поправку на высоту своего наблюдательного пункта и ответил:

 — Друзья мои, я, вероятно, не ошибусь, если скажу, что протяжение береговой линии острова превышает сто миль…

 — И, следовательно, его площадь?..

 — Ее размеры трудно определить. Очертания острова слишком прихотливы.

 Если расчет Сайреса Смита был правилен, то остров по величине почти равнялся Мальте или Занте в Средиземном море. Значительно более неправильный по очертаниям, он в то же время был далеко не так богат мысами, выступами, заводями и бухтами; его странная форма поражала взор. Когда Гедеон Спилет, по предложению инженера, зарисовал контуры острова, все нашли, что он похож на какое-то фантастическое животное — гигантского моллюска, заснувшего на волнах океана.

 Вот каковы были очертания острова, которые достаточно верно зарисовал Гедеон Спилет.

 На восточной стороне, то есть там, где высадились потерпевшие крушение, берег имел форму широкого полукруга, края которого окаймляли обширную бухту; на юго-западе она оканчивалась острым мысом, которого Пенкроф не увидел во время своей первой экспедиции, гак как он был закрыт выступом берега. С северо-запада бухту замыкали два других мыса, между которыми проложил себе дорогу узкий залив, похожий на раскрытую пасть огромной акулы.

 В направлении с северо-востока на северо-запад берег закруглялся, напоминая приплюснутый череп дикого зверя, и затем снова поднимался в виде горба; таким образом, очертания этой части острова, центром которой был вулкан, не отличались большой определенностью. От вулкана берег тянулся к югу и северу довольно ровной линией, прорезанной небольшой узкой бухтой, и заканчивался длинной косой, похожей на хвост гигантского аллигатора^[11].

 Эта коса представляла собой настоящий полуостров, выступавший в море больше чем на тридцать миль от уже упомянутого юго-восточного мыса. Берега полуострова закруглялись, образуя широко открытый рейд, ограниченный нижним берегом этого столь причудливого по своим очертаниям острова.

 В самом узком месте, то есть между Трубами и бухтой, расположенной на западном берегу параллельно береговой линии, ширина острова не превышала десяти миль, но длина его от северо-восточной «челюсти» до конца юго-западной косы составляла по меньшей мере миль тридцать.

 Что же касается поверхности острова, то она, в общем, имела такой вид: южная его часть, от горы до берега, была покрыта густым лесом; на севере тянулись бесплодные пески. Сайрес Смит и его товарищи были очень удивлены, заметив между вулканом и восточным берегом озеро, окаймленное зелеными деревьями, о существовании которого они до сих пор не подозревали. С вершины вулкана казалось, что оно находится на уровне моря; однако, подумав, Сайрес Смит высказал мнение, что озеро выше моря, по крайней мере, на триста метров, так как плато, которое служит ему бассейном, является прямым продолжением береговой возвышенности.

 — Так, значит, это озеро пресноводное? — спросил Пенкроф.

 — Безусловно, — ответил инженер. — Оно, несомненно, питается водами, стекающими с горы.

 — А вон речка, которая впадает в него, — сказал Герберт, указывая на небольшой ручеек, истоки которого терялись в западных отрогах горы.

 — Ты прав, Герберт, — ответил Сайрес Смит. — Если этот ручей питает озеро, значит невдалеке от моря должен быть сток, по которому изливается излишек воды. Мы проверим это, когда вернемся.

 Маленький этот поток и река, уже открытая раньше, составляли водную систему острова; такой, по крайней мере, она представлялась нашим исследователям. Однако было вполне возможно, что среди густых зарослей, превращавших две трети острова в сплошной лес, текли и другие реки, впадающие, в море. Это казалось вероятным, так как лесистая часть острова изобиловала великолепными образцами флоры умеренного пояса. На северной его окраине не было, наоборот, и признака ручья или реки. На северо-западе, в болотистых местах, могли обнаружиться скопления стоячей воды. Этот район, покрытый только бесплодными песками, резко отличался от остальной части острова, поражавшей плодородием почвы.

 Вулкан находился не в центре острова, а в северо-западной его оконечности, как бы на границе двух зон. На юго-западе и юго-востоке подножие горы густо поросло лесом, но с северной стороны нетрудно было заметить разветвление отрогов, которые постепенно исчезали в песках. С этой же стороны пробила себе выход лава во время извержений; широкая дорога, прорытая вулканическими породами, тянулась вплоть до узкой «челюсти» северо-восточного залива.

 Сайрес Смит и его товарищи целый час простояли на вершине горы. Остров расстилался перед ними, словно раскрашенная рельефная карта — зеленая в лесистых местах, желтая на песчаных равнинах, голубая там, где была вода. Они охватили взглядом всю карту, и только земля, скрытая мощной растительностью, дно тенистых долин и глубины узких ущелий оставались недоступны их взорам.

 Теперь предстояло разрешить один важный вопрос. Ответ на него должен был иметь большое влияние на будущее потерпевших крушение.

 Был ли остров обитаем?

 Этот вопрос был поставлен журналистом, хотя казалось, что после тщательного осмотра острова на него можно было ответить только отрицательно. Нигде не было заметно следов человеческой руки. Ни одного селения, ни одной рыболовной тони на берегу. Нигде не поднимался дымок, который бы свидетельствовал о присутствии людей. Правда, целые тридцать миль отделяли исследователей от крайней оконечности острова, то есть косы, которая выступала в море на юго-западе, и на таком расстоянии даже глаза Пенкрофа не могли бы заметить человеческое жилье. Невозможно было также приподнять зеленую завесу, покрывавшую три четверти острова, и посмотреть, не таится ли за ней какое-нибудь селение. Но обитатели островов, возникших из недр Великого океана, обычно селятся ближе к берегу, а берег казался совершенно пустынным.

 Итак, до более подробного исследования остров можно было считать необитаемым. Но не посещают ли его, хотя бы время от времени, туземцы с соседних островов? Ответить на этот вопрос было трудно. На протяжении почти пятидесяти миль вокруг не было видно ни полоски земли. Но пятьдесят миль — небольшое расстояние для малайской пироги или для прадо полинезийца. Все зависело, следовательно, от того, одиноко ли стоит этот остров посреди океана или вблизи него есть другие острова. Удастся ли Сайресу Смиту определить без инструментов его широту и долготу? Это было нелегкой задачей. До выяснения этого вопроса не мешало принять некоторые меры на случай возможной высадки нежелательных гостей. Исследование острова было закончено: удалось определить его очертания, зафиксировать рельеф местности, вычислить площадь и установить распределение вод и гор. На плане журналиста было в общих чертах отмечено расположение лесов и равнин. Теперь оставалось лишь спуститься вниз по склонам горы и исследовать минеральные, растительные и животные богатства острова.

 Но, прежде чем дать сигнал о спуске, Сайрес Смит обратился к своим товарищам и сказал спокойным и серьезным тоном:

 — Вот, друзья мои, каков тот клочок земли, на который забросил нас случай. Здесь придется нам жить — и, возможно, очень долго. Быть может, мы неожиданно будем спасены, если какое-нибудь судно случайно пройдет мимо острова. Я говорю «случайное», так как наш остров невелик и не имеет даже гавани, где мог бы остановиться корабль. Боюсь, что он находится в стороне от обычных морских путей, то есть слишком далеко к югу для судов, заходящих на острова тихоокеанского архипелага, и слишком далеко к северу для тех кораблей, что идут в Австралию, огибая мыс Горн. Я не хочу скрывать от вас истинного положения вещей.

 — И правильно поступаете, дорогой Сайрес! — быстро ответил журналист. — Вы имеете дело с мужчинами. Мы вам верим, и вы можете вполне на нас положиться. Не так ли, друзья?

 — Я буду слушаться вас во всем, мистер Сайрес! — воскликнул Герберт, крепко сжимая руку инженера.

 — За моим хозяином — всюду и всегда! — вскричал Наб.

 — Что до меня, — сказал моряк, — пусть меня не зовут Пенкрофом, коли я стану отлынивать от работы. Только у меня есть одна просьба.

 — Какая же? — осведомился Гедеон Спилет.

 — Будем считать себя не потерпевшими крушение воздухоплавателями, а колонистами, которые прибыли сюда, чтобы основать поселение.

 Сайрес Смит не мог удержаться от улыбки. Предложение Пенкрофа было принято.

 Инженер поблагодарил товарищей и сказал, что он рассчитывает на их энергию и помощь.

 — А теперь в путь, к Трубам! — воскликнул Пенкроф.

 — Еще одну минуту, друзья, — сказал инженер. — Мне кажется, следовало бы как-нибудь назвать этот остров, его мысы, выступы, реки и ручьи.

 — Совершенно правильно, — сказал журналист. — Тогда нам легче будет давать друг другу указания и выполнять их.

 — Действительно, если можешь сказать, куда идешь или откуда приходишь, это уже немало, — заметил Пенкроф. — По крайней мере, похоже, что находишься в цивилизованной стране.

 — Вот, например, Трубы, — сказал Герберт.

 — Верно, — отозвался Пенкроф. — Даже такое название все-таки лучше, чем никакого, а оно само пришло мне в голову. Сохраним ли мы его для нашего первого лагеря?

 — Конечно, Пенкроф, раз уж вы так его окрестили.

 — Ладно! — воскликнул Пенкроф, который чувствовал себя в ударе. — Окрестить другие места тоже нетрудно. Назовем их, как робинзоны, про которых мне часто рассказывал Герберт: бухта Провидения, Страна Кашалотов, мыс Обманутой Надежды…

 — Лучше по именам: мистера Смита, мистера Спилета, Наба, — предложил Герберт.

 — Мое имя! — воскликнул Наб, сверкнув своими ослепительно белыми зубами.

 — А почему же нет? — сказал Пенкроф. — Порт Наба — это звучит прекрасно. Мыс Гедеона…

 — Я предложил бы названия, встречающиеся на нашей родине, — проговорил журналист.

 Для главных пунктов, — сказал Сайрес Смит, — для бухт и морей это мне нравится. Назовем, например, ту большую бухту на востоке — бухтой Союза, широкую выемку на западе — бухтой Вашингтона^[12], гору, на которой мы сейчас стоим, — горой Франклина^[13], озеро, которое мы там видим, — озером Гранта. Это будет самое лучшее. Их названия будут напоминать нам о родине. Но для речек, заливов, мысов и выступов лучше выбрать названия, отражающие особенности их формы. Они лучше утвердятся в памяти, и это будет разумнее. Очертания нашего острова достаточно необычны, и нелегко будет придумать живописные названия. Что же касается потоков, которые нам еще неизвестны, неисследованных лесов и бухточек, которые мы откроем впоследствии, мы их окрестим постепенно, по мере надобности. Что вы скажете на это, друзья?

 Предложение инженера было единогласно принято его товарищами.

 Остров расстилался перед ними, словно развернутая карта, и оставалось только присвоить какие-нибудь названия ее вдающимся и выступающим углам и выпуклостям. Гедеону Спилету предстояло их записать, и таким образом географическая номенклатура острова должна была быть окончательно установлена.

 Прежде всего, следуя предложению инженера, окрестили бухту Союза, бухту Вашингтона и гору Франклина.

 — Теперь, — сказал журналист, — я предложил бы назвать этот полуостров, выступающий в море на юго-западе, Змеиным полуостровом, а выгнутую косу, которой он заканчивается, мысом Пресмыкающегося. Он действительно очень похож на хвост крокодила.

 — Принято, — сказал инженер.

 — А другую оконечность, которая так напоминает разинутую пасть, назовем заливом Акулы.

 — Хорошо придумано! — воскликнул Пенкроф. — Мы завершим картину, если назовем обе челюсти мысом Челюстей.

 — Но мысов ведь два, — заметил Гедеон Спилет.

 — Ну что ж, — ответил Пенкроф. — У нас будет мыс Северной Челюсти и мыс Южной Челюсти.

 — Записано, — сказал Спилет.

 — Остается только как-нибудь назвать стрелку на юго-восточной оконечности острова, — сказал Пенкроф.

 — То есть оконечности бухты Союза, — уточнил Герберт.

 — Мыс Когтя! — сейчас же вскричал Наб, которому тоже хотелось окрестить какую-нибудь часть своих владений.

 И действительно, Наб нашел превосходное название, так как мыс был похож на мощную когтистую лапу фантастического животного, каким казался весь этот странный остров.

 Пенкроф был восхищен таким оборотом дела. Несколько приподнятое воображение исследователей вскоре создало еще ряд названий.

 Река, близ которой шар выбросил колонистов и которая снабжала их питьевой водой, была названа рекой Благодарности — в знак признательности судьбе.

 Островок, на который вышли вначале потерпевшие крушение, получил название острова Спасения.

 Плато, венчающее стену над Трубами, с которого можно было видеть всю большую бухту, окрестили плато Дальнего Вида.

 И, наконец, непроходимая чаща, покрывающая Змеиный полуостров, была наречена лесом Дальнего Запада.

 Таким образом, видимые и известные части острова получили названия.

 В будущем, по мере новых открытий, номенклатура их должна была постепенно пополняться.

 Что же касается положения острова относительно стран света, то Сайрес Смит определил его приблизительно по высоте и положению солнца на небе, причем оказалось, что на востоке лежат бухта Союза и все плато Дальнего Вида. На следующий день инженер намеревался отметить точное время восхода и захода солнца, установить положение дневного светила на небе в этот промежуток и таким образом определить, где находится север. (В Южном полушарии солнце, достигнув на небе высшей точки, склоняется в своем кажущемся движении к северу, а не к югу, как в северных широтах.) Пока что все было закончено, и колонистам оставалось только спуститься с горы Франклина и вернуться в Трубы. Но неожиданно Пенкроф вскричал:

 — Ну и рассеянный же мы народ!

 — Что такое? — осведомился Гедеон Спилет, который закрыл свою записную книжку и поднялся, собираясь тронуться в путь.

 — А наш остров? Мы забыли его окрестить!

 Герберт хотел было предложить назвать остров именем Сайреса Смита, и все бы охотно поддержали его, но тут инженер сказал:

 — Назовем его, друзья, в честь великого гражданина, который борется теперь за единство республики. Назовем его островом Линкольна!^[14]

 Троекратное «ура» было ответом на это предложение. Вечером, перед тем как заснуть, колонисты долго говорили об Америке, об ужасной войне, заливающей ее кровью, и никто из них не сомневался, что южане вскоре потерпят поражение, и дело Севера дело справедливости — восторжествует благодаря Гранту и Линкольну.

 Это было 30 марта 1865 года. Колонисты не знали, что две недели спустя в Вашингтоне совершится страшное злодеяние, и Авраам Линкольн падет, сраженный пулей фанатика.

Регулирование часов. — Пенкроф доволен. — Подозрительный дым — Течение Красного ручья. — Флора острова Линкольна. — Животный мир. — Горные фазаны. — Погоня за кенгуру. — Агути. — Озеро Гранта. — Возвращение в Трубы.

 Окинув последним взглядом местность, колонисты острова Линкольна обошли вокруг узкой вершины кратера и спустя полчаса уже снова были на первом плато, у своего ночного лагеря.

 Пенкроф решил, что уже пора завтракать. По этому поводу был поднят вопрос о необходимости правильно поставить часы Сайреса Смита и журналиста. Как мы уже знаем, вода пощадила часы Гедеона Спилета, который раньше других был выброшен на песок далеко от моря. Это был прекрасно отрегулированный инструмент, настоящий карманный хронометр, и Гедеон Спилет каждый день аккуратно заводил его. Что же касается часов инженера, то они, разумеется, остановились и стояли все время, пока Сайрес Смит находился в дюнах. Инженер завел их и, определив по солнцу, что около девяти часов утра, поставил стрелки на это время. Гедеон Спилет собирался сделать то же самое, но Сайрес Смит движением руки остановил его и сказал:

 — Нет, подождите, дорогой друг. Ваши часы сохранили ричмондское время?

 — Да.

 — Следовательно, они поставлены по меридиану этого города, который почти совпадает с меридианом Вашингтона?

 — Разумеется.

 — Ну, так и не трогайте их. Заводите ваши часы как можно аккуратнее, но не переводите стрелок. Их показания могут быть нам полезны.

 «Вот уж не знаю чем!» — подумал Пенкроф.

 Колонисты позавтракали, и притом так плотно, что все запасы дичи и зерен оказались исчерпанными. Но это ничуть не потревожило Пенкрофа — он рассчитывал их пополнить на обратном пути. Тот, кому достается довольно скудный паек, наверное, сумеет отыскать в кустах какую-нибудь дичину. Кроме того, моряк был намерен без дальнейших околичностей просить инженера изготовить порох и несколько охотничьих ружей. По его мнению, это не должно было представить никаких трудностей для инженера. Покидая плато, Сайрес Смит предложил товарищам вернуться в Трубы другой дорогой. Ему хотелось обследовать озеро Гранта, окаймленное красивой зеленой рамкой. Путники двинулись вдоль гребня одного из отрогов, в котором, вероятно, находились истоки ручья, питающего озеро. В разговоре колонисты называли различные части острова их новыми именами, что очень помогало им объясняться. Герберт и Пенкроф — один еще совсем юный, а другой непосредственный, как ребенок — были в восторге. Моряк то и дело восклицал:

 — Эге, Герберт, как здорово! Теперь мы не можем заблудиться. Пойдем ли мы по дороге к озеру Гранта или выйдем к реке Благодарности лесом Дальнего Запада, мы все равно окажемся возле плато Дальнего Вида и, значит, возле бухты Союза!

 Было условлено, что колонисты, не сбиваясь в кучу, все же будут держаться поблизости друг от друга. Очень возможно, что в густом лесу водятся опасные животные, и следовало быть настороже.

 Пенкроф, Наб и Герберт шли во главе, предшествуемые Топом, который рыскал в кустах. Инженер и Гедеон Спилет следовали за ними. Журналист держал наготове карандаш, чтобы записать малейшее происшествие. Инженер почти все время молчал и иногда сворачивал в сторону, подбирая с дороги какой-нибудь камень или растение, которое он безмолвно клал в карман.

 — Что это он, черт возьми, подбирает? — бормотал Пенкроф. — Честное слово, я бы не стал из-за этого нагибаться!

 Около десяти часов маленький отряд миновал последние уступы горы Франклина. Земля здесь была покрыта лишь кустарниками и редкими деревьями. Желтая, высохшая равнина тянулась на целую милю, доходя до самой опушки леса. Изрытая поверхность этой равнины была усеяна огромными глыбами базальта, которым понадобилось, чтобы остыть, триста пятьдесят миллионов лет. На ней, однако, не было видно следов лавы, которая изливалась главным образом по северным склонам горы.

 Сайрес Смит рассчитывал беспрепятственно достигнуть ручья, который, по его мнению, должен был протекать под деревьями, вдоль опушки леса. Но вдруг он увидел, что Герберт поспешно направился назад, а Пенкроф с Набом спрятались за скалы.

 — Что такое? — спросил Гедеон Спилет.

 — Дым, — ответил Герберт. — Мы увидели между скалами в ста шагах от нас столб дыма.

 — Как! Здесь могут быть люди? — вскричал Гедеон Спилет.

 — Не будем им показываться, пока не узнаем, с кем мы имеем дело, сказал инженер. — Присутствие туземцев на этом острове больше испугало бы меня, нежели обрадовало. Где Топ?

 — Топ впереди.

 — Он не лает?

 — Нет.

 — Странно! Попробуем его позвать.

 Через несколько мгновений инженер, Гедеон Спилет и Герберт нагнали своих двух товарищей и тоже притаились за обломками базальта. Они явственно увидели желтоватый дым, который, извиваясь, поднимался в воздухе. Инженер легким свистом подозвал Топа и, сделав своим товарищам знак его подождать, осторожно пополз между скалами. Колонисты не двигались с места, с беспокойством ожидая результатов этой разведки. Вскоре Сайрес Смит криком позвал их к себе. Товарищи инженера, радостные, подбежали к нему и сразу почувствовали резкий, неприятный запах, пропитавший воздух. Инженеру достаточно было ощутить этот запах, чтобы догадаться, что означает дым, который сначала его встревожил.

 — Это огонь, или, скорее, дым, обязан своим происхождением самой природе, сказал он. — Здесь протекает сернистый источник, который поможет нам лечить болезни горла.

 — Здорово! — воскликнул Пенкроф. — Как жаль, что я не простужен!

 Колонисты направились к тому месту, откуда выходил дым. Они увидели между скалами довольно обильный сернистый источник. Он издавал резкий запах сернистого водорода.

 Сайрес Смит опустил руку в воду и убедился, что она масляниста на ощупь. Попробовав воду, он нашел ее сладковатой. Что же касается температуры источника, то, по мнению инженера, она равнялась 95 градусам по Фаренгейту (35 градусов выше нуля по стоградусной шкале). Герберт поинтересовался, на чем основано это его определение.

 — Очень просто, мой мальчик, — сказал инженер — Погрузив руку в воду, я не ощутил ни тепла, ни холода.

 Следовательно, температура воды соответствует температуре человеческого тела, которая приблизительно равна девяноста пяти градусам по Фаренгейту.

 Сернистый источник был в данное время совершенно бесполезен колонистам, и они направились к густой опушке леса, находившейся в нескольких сотнях шагов.

 Там, как и думал инженер, протекала быстрая речка. Ее прозрачные воды струились между высокими берегами, покрытыми красной землей, цвет которой свидетельствовал о наличии в ней железа. Из-за этой окраски речка немедленно получила название Красного ручья, так как, в сущности, это был скорее большой ручей, глубокий и прозрачный, образовавшийся из горных потоков. В некоторых местах он мирно струился по песку, в других с шумом несся по скалам или водопадом устремлялся к озеру. Длина его составляла полторы мили, ширина — от тридцати до сорока футов. Вода в этом ручье была пресная это заставляло предполагать, что озеро тоже было пресноводным. Это обстоятельство могло оказаться очень полезным в том случае, если бы на берегу озера удалось найти более удобное жилище, чем Трубы. Большинство деревьев, осенявших берега ручья, принадлежали к породам, распространенным в умеренных поясах Австралии или Тасмании. Это не были заросли, как в той части острова, в нескольких милях от плато Дальнего Вида, которую колонисты успели уже исследовать. В это время года — в апреле, который в южном полушарии соответствует европейскому октябрю, листва на деревьях еще не поредела. Среди них преобладали казуарины и эвкалипты. Купы австралийских кедров возвышались вокруг прогалин, покрытых густой травой, но кокосовые пальмы, столь многочисленные на тихоокеанском архипелаге, видимо, отсутствовали на острове Линкольна, расположенном в слишком низких широтах.

 — Какая жалость! — воскликнул Герберт — Это такое полезное дерево, и плоды его так красивы!

 Что же касается птиц, то лес прямо кишел ими в негустых ветвях казуарин и эвкалиптов, где ничто не мешало им распускать крылья. Черные, серые и белые какаду, попугаи, окрашенные во все цвета радуги, зеленые корольки с красным хохолком летали взад и вперед, наполняя воздух оглушительным щебетанием.

 Внезапно в одной из зарослей поднялся какой-то странный, нестройный шум: пение птиц, крики зверей и своеобразное щелканье, которое можно было принять за звуки туземной речи. Наб и Герберт, забыв элементарную осторожность, бросились к этой заросли. К счастью, они увидели не диких животных и не страшных дикарей, а всего-навсего с полдюжины певчих пересмешников, которых называют горными фазанами. Несколько ловких ударов палкой прекратили этот концерт и доставили колонистам прекрасную дичь на ужин.

 Герберт увидел также красивых голубей с бронзовыми крыльями. У некоторых из них были великолепные гребешки, других, подобно их родичам, Port-Macquarie, украшало зеленое оперение. Но поймать их оказалось столь же трудно, как ворон и сорок, которые улетали целыми стаями. Один выстрел из дробовика сразу уничтожил бы стаю этих птиц, но у наших колонистов пока еще не было других орудий охоты, кроме камней и палок. Нельзя сказать, что эти примитивные орудия удовлетворяли их.

 Особенно ясно проявилось несовершенство их орудий, когда в зарослях пробежало, прыгая и взлетая в воздух на тридцать футов, большое стадо четвероногих. Это были настоящие летучие млекопитающие. Они прыгали так проворно и так высоко, что казалось, будто они скачут по деревьям, как белки.

 — Это кенгуру! — вскричал Герберт.

 — А их можно есть? — осведомился Пенкроф.

 — Если их потушить, — сказал журналист, — они не уступят самой хорошей дичи.

 Не успел Гедеон Спилет закончить эту фразу, как раззадоренный моряк в сопровождении Наба и Герберта кинулся по следам кенгуру. Сайрес Смит тщетно пытался остановить их. Но столь же тщетным должно было оказаться преследование этих проворных животных, которые подпрыгивали, как мячи. После пятиминутной погони охотники совершенно запыхались, и стадо кенгуру скрылось в кустах. Топ потерпел такую же неудачу, как и его хозяева.

 — Мистер Сайрес! — воскликнул Пенкроф, как только инженер и журналист подошли к нему, — мистер Сайрес, вы сами видите, что нам необходимы ружья! Их можно будет сделать?

 — Может быть, — ответил инженер. — Но сначала мы изготовим лук и стрелы. Я уверен, что вы скоро научитесь владеть ими так же искусно, как австралийские охотники.

 — Луки, стрелы! — с презрительной гримасой сказал Пенкроф.

 — Это детские игрушки.

 — Не привередничайте, друг Пенкроф, — отозвался журналист.

 — Лук и стрелы много веков заливали весь мир кровью. Порох изобретен совсем недавно, а войны, к несчастью, вещь столь же древняя, как человеческий род.

 — Это правильно, мистер Спилет, — сказал Пенкроф. — Я всегда говорю, не подумав. Простите меня.

 Между тем Герберт, увлекшись своей любимой наукой естествознанием, снова заговорил о кенгуру.

 — Имейте в виду, сказал он, — что кенгуру этой разновидности труднее всего поймать. Это были великаны с длинным серым мехом. Но, если я не ошибаюсь, существуют еще черные и красные кенгуру, скалистые кенгуру и сумчатые крысы, завладеть которыми уже легче. Кенгуру насчитывают не меньше дюжины видов.

 — Для меня, — наставительно сказал моряк, существует только одна разновидность кенгуру «кенгуру на вертеле», но как раз эта разновидность обошла нас сегодня.

 Новая классификация почтенного моряка вызвала общий хохот.

 Пенкроф не скрыл своего огорчения, что его обед будет состоять из одних фазанов. Но судьба и на этот раз проявила к нему благосклонность.

 Топ, который чувствовал что и его интересы тоже в достаточной степени затронуты, бегал и рыскал повсюду, подгоняемый чутьем, удвоенным диким аппетитом. Вероятно, он при этом охотился только для себя, и если бы ему на зуб попалась какая-нибудь дичина, охотники вряд ли полакомились бы ею. Но Наб хорошо делал, внимательно следя за Топом.

 Около трех часов собака скрылась в кустах, и вскоре оттуда послышалось глухое ворчание. Очевидно, Топ схватился с каким-то зверем.

 Наб кинулся на шум и увидел, что Топ с жадностью пожирал какое-то четвероногое животное. Опоздай Наб на десять секунд — и оно бы окончательно перешло в желудок Топа, так что породу его нельзя было бы и определить. Но, к счастью, Топ наткнулся на целый выводок этих животных. Он убил с одного раза трех грызунов — найденные им животные принадлежали именно к этому отряду, — остальные два лежали на земле бездыханные.

 Наб с торжествующим видом вышел из кустов, держа в каждой руке по экземпляру. По величине эти грызуны несколько превосходили зайца. Их желтый мех был усеян зеленоватыми пятнами, а хвост существовал лишь в зачаточном виде.

 Это были мара — животные, похожие на агути, но несколько больше по величине, чем их родичи из тропических стран, — настоящие американские кролики с длинными ушами и пятью коренными зубами с каждой стороны челюсти. Эта последняя особенность отличает их от агути.

 — Ура! — закричал Пенкроф. — Вот и жаркое приехало! Теперь можно возвращаться домой.

 Колонисты снова двинулись в путь. Красный ручей по-прежнему струил свои прозрачные воды под сенью казуарин, банксий^[15] и гигантских камедных деревьев. Великолепные лилии возвышались на двадцать футов с лишком. Другие древовидные растения, не знакомые юному натуралисту, склоняли свои ветви над ручьем, который тихо журчал в своей зеленой колыбели.

 Ширина потока значительно увеличилась, и Сайрес Смит решил, что это указывает на близость устья. И действительно, выйдя из лесной чащи, колонисты увидели его.

 Наши исследователи достигли западного берега озера Гранта. Там было на что посмотреть. Озеро, имевшее около семи миль в окружности и простиравшееся на площади в двести пятьдесят акров^[16], окаймляла рамка разнообразных деревьев. На востоке сквозь живописные просветы зеленой завесы виднелась ослепительная гладь моря. На севере озеро образовало слегка вогнутую излучину, составлявшую резкий контраст с острой линией нижней стенки. На берегах этого маленького Онтарио кишело множество водяных птиц. «Тысячи островов» американского озера были здесь представлены скалой, возвышавшейся над поверхностью воды в нескольких сотнях футов от южного берега. На этой скале поселились множество зимородков; взгромоздясь на камень, они сидели, важные, недвижимые, следя за проплывающей рыбой, и вдруг с пронзительным криком бросались в воду и выплывали с добычей в клюве. На берегах озера и на острове гордо расхаживали дикие утки, пеликаны, водяные курочки, красноклювки, филероны, язык которых имеет форму кисточки, и несколько экземпляров великолепных лирохвостов.

 Вода в озере была пресная, прозрачная, слегка черноватая. На поверхности все время вскипали, перекрещиваясь, небольшие концентрические водовороты, что указывало на изобилие рыбы.

 — Вот красивое озеро! — сказал Гедеон Спилет — Хорошо бы пожить здесь на берегу.

 — И поживем, — ответил Сайрес Смит. Чтобы кратчайшим путем вернуться в Трубы, колонисты спустились до того места, где берега озера сходились углом. Не без труда проложив себе дорогу сквозь кусты и заросли, которых еще не касалась рука человека, они направились к морскому берегу, желая выйти на северную сторону плато Дальнего Вида. Пройдя еще две мили, они увидели из-за деревьев плато, поросшее густой травой, за которым расстилалось безбрежное море.

 Чтобы вернуться в Трубы, оставалось пересечь плоскогорье наискось и спуститься к излучине, образованной первым поворотом реки Благодарности. Но инженеру хотелось установить, как и куда изливались избыточные воды озера. Поэтому исследователи прошли под сенью деревьев еще полторы мили к северу. Где-нибудь, несомненно, должен был быть спуск; вероятнее всего, вода изливалась через расщелину в граните. Ведь озеро Гранта, в сущности, представляло собой гигантский бассейн, который постепенно наполнялся водой Красного ручья, и избыток ее должен был изливаться через какой-нибудь спуск. Если бы это действительно оказалось так, инженер рассчитывал попытаться использовать силу водопада, которая пропадала даром.

 Исследователи прошли еще милю вдоль берега озера, вверх по плато, но Сайресу Смиту так и не удалось обнаружить водоспуск, хотя он, несомненно, существовал.

 Было половина пятого. Пришлось возвратиться домой, чтобы приготовить обед. Маленький отряд повернул обратно, и Сайрес Смит с товарищами направился в Трубы по левому берегу реки Благодарности.

 По возвращении немедленно развели огонь, и Наб с Пенкрофом, которые взяли на себя обязанность готовить пищу, быстро изжарили агути; их стряпня имела большой успех.

 После ужина, когда все собрались ложиться спать, Сайрес Смит вынул из кармана несколько образчиков минералов и сказал:

 — Друзья мои, вот железная руда, вот серный колчедан, вот глина, вот известь, вот уголь. Все это дает нам природа, и такова ее доля участия в общей работе. Теперь будущее за нас!

Что можно найти на шее у Топа. — Изготовление луков и стрел. — Кирпичный завод. — Обжигательная печь. — Различная кухонная посуда. — Первый суп. — Чернобыльник. — Южный Крест. — Важное астрономическое наблюдение.

 — Итак, с чего же мы начнем, мистер Сайрес? — спросил Пенкроф на следующее утро.

 — С самого начала, — ответил Сайрес Смит. И действительно, колонисты были вынуждены начать именно «с начала». У них не было даже орудий, необходимых для изготовления инструментов, и они находились в худших условиях, чем природа, у которой «достаточно времени, чтобы экономить силы». Времени у них было мало, и если благодаря опыту прошлого они не должны были ничего изобретать, то зато были вынуждены все выделывать сами. Железом и сталью они располагали только в виде руды, гончарными изделиями — в виде глины, бельем и одеждой — в виде сырья для прядения.

 Следует, впрочем, сказать, что наши колонисты были мужчинами в самом лучшем смысле слова. У Сайреса Смита не могло быть более разумных, преданных и трудолюбивых товарищей. Инженер успел их расспросить; он знал способности каждого.

 Гедеон Спилет, очень талантливый журналист, который всему учился, чтобы иметь возможность обо всем говорить, должен был оказать большую помощь в колонизации острова как своей головой, так и руками. Он не отказывался ни от какой работы. Будучи страстным охотником, Спилет легко мог превратить в ремесло то, что раньше считал только забавой. Герберт, благородный и честный юноша, уже теперь очень сведущий в естественной истории, несомненно, мог принести немалую пользу общему делу. Наб являл собой воплощенную преданность. Ловкий, сметливый, неутомимый и сильный, железного здоровья, он кое-что понимал в кузнечном деле и мог оказаться очень полезным колонистам. Что же касается Пенкрофа, то он плавал по всем океанам, был плотником на корабельных верфях в Бруклине, младшим портным на кораблях, земледельцем и садовником во время отпуска и т. д.

 Как все морские люди, он был годен на все и все умел делать.

 Поистине, трудно было бы собрать в одном месте пять человек, лучше приспособленных для борьбы с судьбой и более уверенных в победе!

 «С самого начала», — сказал Сайрес Смит. «Начало», которое он имел в виду, должно было заключаться в изготовлении орудия, способного преобразовывать естественную продукцию природы. Известно, какую роль играет тепло в этих преобразованиях. Топливо — дрова или каменный уголь — можно было использовать непосредственно. Оставалось, значит, построить печь для его использования.

 — Для чего нам понадобится печь? — спросил Пенкроф.

 — Чтобы изготовлять необходимые гончарные изделия, — ответил Сайрес Смит.

 — Но из чего мы построим печь?

 — Из кирпичей.

 — А кирпичи из чего мы сделаем?

 — Из глины. В путь, друзья! Чтобы избежать переноски, мы установим мастерскую на самом месте производства. Наб будет доставлять нам пищевые продукты, а огня, чтобы их варить, у нас хватит.

 — Все это так, сказал журналист. — Но что, если не хватит продуктов? Ведь у нас нет охотничьих приспособлений.

 — О, если бы у нас был хоть один ножик! — воскликнул Пенкроф.

 — Что тогда? — спросил Сайрес Смит.

 — Тогда бы я мигом сделал стрелы и лук, и в нашем буфете было бы сколько угодно дичи.

 — Да, нож, острое лезвие… — повторил инженер, как будто думая вслух. Его взгляд обратился на Топа, который бегал по берегу. Вдруг глаза инженера заблестели.

 — Эй, Топ, сюда! — крикнул он.

 Собака быстро подбежала к хозяину. Сайрес Смит обнял руками голову Топа и, расстегнув ошейник, сломал его пополам.

 — Вот вам два ножа, Пенкроф, — сказал он.

 Ответом было двукратное «ура» моряка. Ошейник Топа был сделан из тонкой полоски закаленной стали. Оставалось только поточить лезвия на куске песчаника, чтобы заострить края, и затем снять «бородку» на более тонком камне. Песчаниковых скал было на берегу сколько угодно, и два часа спустя инвентарь колонистов состоял уже из двух острых лезвий, которые без труда удалось насадить на крепкие деревянные ручки.

 Приобретение этого первого инструмента было встречено криками торжества.

 Это действительно было ценное достижение, и притом весьма кстати. Отряд тронулся в путь. Сайрес Смит намеревался вернуться на западный берег озера, где он накануне нашел глину. Образчик ее он взял с собой. Колонисты двинулись берегом реки Благодарности, пересекли плато Дальнего Вида и, пройдя не больше пяти миль, достигли полянки, расположенной в двухстах шагах от озера Гранта.

 По дороге Герберт увидел дерево, из ветвей которого южноамериканские индейцы делают луки. Оно принадлежало к семейству пальмовых, не приносящих съедобных плодов. С него срезали длинные прямые ветки, очистили их от листьев и обстругали — к середине потолще, а на концах потоньше. Теперь оставалось лишь найти растение, годное для того, чтобы сделать из него тетиву. Гибиск, обладающий необыкновенно крепкими волокнами, которые можно сравнить с сухожилиями животных, оказался подходящим для этой цели. Таким образом, Пенкроф получил несколько мощных луков, которым не хватало лишь стрел. Последние легко было изготовить из прямых и твердых веток без сучков, но для наконечников требовался материал, способный заменить железо, а такого материала пока что не было. Однако Пенкроф решил, что он уже выполнил свою часть работы, и предоставил остальное случаю.

 Колонисты достигли местности, которую обследовали накануне. Почва под их ногами состояла из глины, употребляющейся для изготовления черепицы и кирпича, а потому вполне пригодной для того предприятия, которое предполагалось осуществить. Обработка ее не представляла никаких трудностей. Достаточно было обезжирить глину песком, сформовать ее в кирпичи и обжечь их на огне.

 Обычно кирпичи складывают в формы, но инженер предпочел выделывать их руками. На это ушел остаток дня и весь следующий день. Глину, пропитанную водой, месили руками и ногами и потом резали на части равной величины.

 Опытный рабочий может изготовить вручную до десяти тысяч кирпичей за полсуток, но пятеро кирпичников с острова Линкольна в течение целого рабочего дня сделали не больше трех тысяч штук, которые были сложены плотными рядами. Через три-четыре дня они должны были высохнуть, после чего их предполагалось обжечь. Днем 2 апреля Сайрес Смит решил определить положение острова относительно стран света.

 Накануне он точно установил, сделав поправку на преломление, в котором часу солнце скрылось за горизонтом. Утром инженер с не меньшей точностью отметил время восхода солнца. Между закатом и восходом прошло двенадцать часов двадцать четыре минуты. Следовательно, рассуждал инженер, в этот день солнце через шесть часов двенадцать минут после восхода пересечет меридиан^[17], и точка пересечения будет на севере.

 В указанное время Сайрес тщательно отметил эту точку и, проведя мысленно кривую между солнцем и двумя деревьями, которые должны были служить опорными пунктами, получил постоянный меридиан для дальнейших вычислений. Два дня, оставшиеся до начала обжига кирпичей, были потрачены на сбор топлива. Колонисты нарезали свежих веток и подобрали весь хворост, лежавший под деревьями. При этом они не забывали и об охоте, тем более что Пенкроф обладал теперь несколькими дюжинами стрел с очень острыми наконечниками. Эти наконечники были доставлены Топом, который притащил дикобраза — животное, мало подходящее для еды, но очень цепкое из-за своих игл. Эти иглы плотно прикрепили к концам стрел и, чтобы они летели ровнее, привязали к ним по нескольку перьев какаду. Герберт и журналист быстро превратились в метких стрелков из лука, поэтому в Трубах появилось много разной дичи: голубей, агути, глухарей, диких свиней и т. д. Большинство этих животных были убиты в лесу на левом берегу реки Благодарности. Этот лес назвали лесом Якамара — в память о птице, которую Герберт и Пенкроф пытались преследовать во время первой экскурсии.

 Дичь ели в свежем виде, а окорока диких свиней подвергли копчению, предварительно приправив благовонными листьями. Такая пища, правда весьма питательная, была несколько однообразна — жаркое да жаркое, а колонисты с радостью услышали бы бульканье супа на очаге; но для этого приходилось ждать, пока будет готова обжигательная печь и у них появится горшок.

 Во время прогулок неподалеку от кирпичной фабрики охотники видели следы каких-то крупных животных, вооруженных мощными когтистыми лапами, но определить, что это за животное, они не могли. Сайрес Смит посоветовав им соблюдать величайшую осторожность, так как весьма вероятно, что в лесу водятся опасные звери.

 Так оно и оказалось. Гедеон Спилет и Герберт однажды увидели животное, похожее на ягуара. К счастью, зверь не напал на них, и они остались целы и невредимы. Гедеон Спилет твердо решил, что как только у него будет в руках одно из ружей, которых так настойчиво требовал Пенкроф, он предпримет серьезную охоту и очистит остров от диких зверей.

 В Трубах за эти дни не было введено никаких новых удобств, так как инженер рассчитывал найти или, если нужно, построить более подходящее жилище. На песке в коридорах насыпали свежего мха и сухих листьев, и изнуренные труженики прекрасно уснули на этом несколько примитивном ложе. Колонисты подсчитали, сколько дней они провели на острове Линкольна, и решили в дальнейшем вести строгий счет времени. 5 апреля, в среду, был двенадцатый день с тех пор, как ветер выбросил потерпевших крушение на берег.

 6 апреля ранним утром инженер и его товарищи собрались на полянке близ того места, где должен был производиться обжиг кирпичей. Это, разумеется, предполагалось делать на воздухе, а не в печах; выражаясь точнее, груда кирпича должна была изображать одну огромную печь. На земле разложили топливо — аккуратно связанные пучки прутьев — и окружили его несколькими рядами кирпичей, которые образовали большой куб с многочисленными отдушинами снаружи. Приготовления продолжались весь день, и прутья подожгли только вечером.

 В эту ночь никто не ложился спать. Велось тщательное наблюдение, чтобы огонь не уменьшался.

 Обжиг длился сорок восемь часов и удался на славу. После этого надо было дать остыть раскаленной массе. Тем временем Наб и Пенкроф, по указанию Сайреса Смита, перетащили на плетеных носилках порядочное количество каменноугольной извести, обнаруженной в изобилии на северном берегу озера. Подвергнутая действию жара, она превратилась в жирную негашеную известь, чрезвычайно разбухшую от гашения, и стала столь же чистой, как известь, получающаяся от обжига мрамора или мела. Смешали ее с песком, и получился великолепный цемент.

 В результате этой работы инженер к 9 апреля располагал небольшим запасом готовой извести и несколькими тысячами кирпичей.

 Не теряя времени, колонисты принялись строить печь для обжига различных гончарных изделий, нужных в домашнем обиходе. Это удалось без особого труда. Пять дней спустя печь набили каменным углем, открытые залежи которого инженер обнаружил возле устья Красного ручья, и из двадцатифутовой трубы показался первый дым. На полянке вырос настоящий завод, и Пенкроф почти не сомневался, что в их печи можно будет изготовить все изделия современной промышленности.

 Первым делом колонисты сфабриковали несколько горшков, простых, но вполне пригодных для варки пищи. Сырьем послужила та же самая глина, к которой Сайрес Смит прибавит немного кварца и извести. Эта смесь представляла собой настоящую «трубочную глину», из которой были сделаны горшки, чашки, вылепленные по форме подходящих для этого камней, тарелки, большие кувшины, кладки для хранения воды и т. д. Вид у этих предметов был, правда, неуклюжий, но, когда их подвергли действию высокой температуры, колонисты оказались обеспечены достаточным количеством утвари, столь же ценной для них, как лучшие изделия из каолина^[18].

 Необходимо отметить, что Пенкроф, желая проверить, оправдывает ли эта глина название «трубочной», изготовил из нее несколько толстых трубок. Он нашел их превосходными, но, к сожалению, не хватало табаку. А это, надо сказать, было большим лишением для Пенкрофа.

 «Табак появится, как и все остальное», — утешал себя моряк, полный веры в будущее.

 Работа над выделыванием горшков продолжалась до 15 апреля, и колонисты, само собою разумеется, не тратили времени даром. Став горшечниками, они делали одни лишь горшки. Когда Сайресу Смиту будет угодно превратить их в кузнецов, они сделаются кузнецами. Но 16-го числа было воскресенье, да к тому же пасхальное, и этот день решили посвятить отдыху.

 К вечеру 15 апреля колонисты окончательно возвратились в Трубы. Они унесли с собой посуду, а печь пока погасили. Возвращение было отмечено радостным обстоятельством: инженеру удалось открыть вещество, которое могло заменить трут. Известно, что трут представляет собой губчатую бархатистую мякоть гриба из рода полипор. После соответствующей обработки он становится чрезвычайно легко воспламеняемым, в особенности, если его пропитать порохом или прокипятить в растворе азотнокислой соли или селитры. Но до сих пор не удалось найти ни полипор, ни даже сморчков, которые могли бы их заменить. В этот день инженер увидел растение из рода полынных, насчитывающего несколько видов: чернобыльник, мелисса и т. д. Сорвав несколько пучков этого растения, Сайрес Смит подал их Пенкрофу и сказал:

 — Возьмите, Пенкроф! Это может доставить вам удовольствие.

 Пенкроф тщательно осмотрел растение, покрытое длинными шелковистыми волосками и снабженное пушистыми листьями.

 — Что же это такое, мистер Сайрес? — спросил он. — Боже великий, неужели это табак?

 — Нет, — отвечал инженер, это полынь, которую ученые называют китайским чернобыльником. Нам она заменит трут.

 Действительно, чернобыльник, должным образом обработанный, превратился в легко воспламеняющееся вещество. Впоследствии инженер пропитал его азотнокислой солью, или, попросту говоря, селитрой, которая залегала на острове в больших количествах. В этот вечер колонисты, собравшиеся в центральной комнате, наконец поужинали как следует. Наб приготовил суп из агути, окорок дикой свиньи, приправленный благовонными травами, и вареные клубни травянистого растения, которое в тропическом поясе разрастается в густой кустарник. Эти корневища, превосходные на вкус и очень питательные, напоминали продукт, который распространен в Англии под названием «портландское саго». До некоторой степени они могли заменить хлеб, которого пока еще не хватало обитателям острова Линкольна.

 Кончив ужин, Сайрес Смит и его товарищи вышли перед сном на берег реки, чтобы подышать воздухом. Было восемь часов вечера. Ночь обещала быть великолепной. Луна, которая пять дней назад достигла своей последней фазы, еще не взошла, но на горизонте уже светились нежные, бледные лучи, которые можно назвать лунной зарей. Над головой блистали звезды и между ними Южный Крест, который инженер несколько дней назад приветствовал, стоя на вышке горы Франклина.

 Сайрес Смит несколько минут наблюдал яркое созвездие, состоящее из двух звезд первой величины на вершине, звезды второй величины слева и звезды третьей величины справа. После некоторого размышления он спросил Герберта:

 — Сегодня пятнадцатое апреля, не правда ли?

 — Да, мистер Сайрес, — ответил юноша.

 — В таком случае, завтра, если не ошибаюсь, наступит один из четырех дней в году, когда истинное время совпадает со средним. Иначе говоря, дитя мое, завтра солнце пересечет меридиан за несколько секунд до полудня. Если будет хорошая погода, мне, вероятно, удастся определить долготу нашего острова с приближением до нескольких градусов.

 — Без секстанта и инструментов? — спросил Гедеон Спилет.

 — Да, — сказал инженер. — А сейчас, пока небо безоблачно, я попробую установить, на какой мы широте, вычислив высоту Южного Креста, то есть Южного полюса, над горизонтом. Вы понимаете, друзья мои, что, перед тем как устраиваться здесь серьезно на житье, недостаточно знать, что эта земля — остров. Нужно по мере возможности установить, на каком расстоянии он находится от Американского или Австралийского континента или же от главных тихоокеанских островов.

 — Действительно, — сказал журналист, — вместо того чтобы строить дом, нам, может быть, выгоднее построить лодку. Возможно, что только какая-нибудь сотня миль отделяет нас от населенной земли.

 — Вот почему, — продолжал Сайрес Смит, я и хочу попытаться определить сегодня широту острова Линкольна. А завтра в полдень я попытаюсь вычислить его долготу.

 Будь у инженера секстант инструмент, который позволяет с большой точностью измерять угловое расстояние между предметами, — вычисление не представило бы никакой трудности. Установив вечером высоту полюса, а на следующий день момент прохождения солнца через меридиан, Сайрес Смит определил бы координаты острова. Но секстанта не было, и его приходилось чем-нибудь заменить.

 Сайрес Смит возвратился в Трубы. При свете очага он обстругал две маленькие гладкие дощечки и соединил их концами, так что получилось нечто вроде циркуля с раздвижными ножками. Для скрепления послужил толстый шип акации, найденный среди хвороста.

 Изготовив свой инструмент, инженер вернулся на берег. Так как необходимо было определить высоту полюса над резко очерченной линией горизонта, то есть над морем, а южный горизонт был скрыт мысом Когтя, то инженеру пришлось искать более удобный пункт. Наилучшим местом был бы, очевидно, берег, выходящий прямо на юг, но к нему преграждала путь довольно глубокая река Благодарности, и переправиться через нее было трудновато.

 Поэтому Сайрес Смит решил производить свои наблюдения на плато Дальнего Вида, учитывая необходимость сделать поправку на его высоту над уровнем моря, которую он предполагал определить на другой день с помощью простых геометрических вычислений.

 Колонисты направились по левому берегу реки и, достигнув плато, остановились на полянке, выходившей на северо-запад и юго-восток. Эта часть плато возвышалась футов на пятьдесят над холмами правого берега, которые полого спускались с одной стороны до мыса Когтя, а с другой стороны — до южного берега острова. Никакое препятствие не преграждало вида, и горизонт расстилался перед глазами полукругом, начиная от мыса Когтя до мыса Пресмыкающегося. На юге линия горизонта, освещенная снизу первыми лучами луны, резко выделялась на небе и могла быть определена с достаточной точностью. В эту минуту созвездие Южного Креста казалось наблюдателю опрокинутым, а Альфа находилась в основании созвездия, более приближенном к Южному полюсу.

 Это созвездие расположено не так близко к Антарктическому полюсу, как Полярная звезда к полюсу арктическому. Звезда Альфа отстоит от него примерно на двадцать семь градусов. Сайресу Смиту это было известно, и он должен был учитывать данное расстояние при своих вычислениях. К тому же инженер наблюдал эту звезду в момент ее прохождения через нижний меридиан. Это значительно облегчало вычисления.

 Сайрес Смит направил одну ножку своего циркуля на морской горизонт, другую — на звезду Альфа и по расстоянию между ними определил угловое расстояние Альфы от горизонта. Чтобы твердо зафиксировать полученный угол, он приколол шипами акации обе ножки прибора к третьей поперечной дощечке, так что расстояние между ними было твердо закреплено.

 После сделанного оставалось лишь вычислить этот угол, с поправкой на высоту над уровнем моря и учитывая понижение горизонта. Для этого надо было определить высоту плато. Величина угла даст высоту звезды Альфа, а, следовательно, и полюса над горизонтом — то есть широту острова, ибо широта какой-либо точки на земном шаре всегда равна высоте полюса над горизонтом в этой точке.

 Расчеты были отложены на завтра, и в десять часов все колонисты уже спали глубоким сном.

Измерение гранитной стены. — Приложение на практике теоремы о подобных треугольниках. — Широта острова. — Экскурсия на север. — Устричная отмель. — Планы на будущее. — Прохождение солнца через меридиан. — Координаты острова.

 На другой день, 16 апреля, в пасхальное воскресенье, колонисты с рассветом вышли из Труб и принялись за стирку белья и чистку одежды. Инженер рассчитывал начать производство мыла, как только удастся добыть сырье, необходимое для мыловарения: соду или поташ, жир или масло. Важнейший вопрос об обновлении гардероба тоже должен был быть в свое время разрешен. Во всяком случае, одежда могла выдержать еще полгода, так как была очень крепка и не должна была быстро износиться от работы.

 Положение острова по отношению к обитаемым странам предстояло определить в этот же день.

 Солнце поднялось на ясном небе, обещая великолепный день, один из тех прекрасных осенних дней, когда лето как будто посылает свое последнее прости.

 Прежде всего надлежало дополнить сделанные накануне вычисления, измерив высоту плато Дальнего Вида над уровнем моря.

 — Не понадобится ли вам тот инструмент, которым вы пользовались вчера? — спросил Герберт инженера.

 — Нет, мой мальчик, — ответил тот. — Мы будем вычислять другим способом, но почти столь же точно.

 Герберт, который всегда стремился узнать что-нибудь новое, последовал за инженером. Сайрес Смит отошел от подножия гранитной стены и спустился к берегу. Пенкроф, Наб и журналист были в это время заняты различными работами. Инженер вооружился прямым шестом футов в двенадцать длиной. Он как можно тщательнее измерил этот шест по своему росту, который был ему известен с точностью до линии. Герберт нес переданный ему Смитом отвес, то есть, попросту говоря, камень, привязанный к гибкой лиане.

 Примерно в двадцати футах от края берега и в пятистах футах от отвесной гранитной стены Сайрес Смит погрузил шест на два фута в песок. Основательно укрепив шест, инженер с помощью отвеса поставил его перпендикулярно плоскости горизонта. После этого он отошел на такое расстояние, чтобы луч зрения, исходящий из его глаза, одновременно касался верхнего конца шеста и гребня стены. Сайрес Смит тщательно отметил эту точку колышком и потом спросил Герберта:

 — Ты знаком с начальными основами геометрии?

 — Немного, мистер Сайрес, — ответил юноша, который не хотел брать на себя слишком много.

 — Помнишь ли ты, каковы свойства подобных треугольников?

 — Да. Их соответственные стороны пропорциональны.

 — Ну так вот, дитя мое, я сейчас построил два подобных прямоугольных треугольника. Катетами меньшего являются отвесный шест и расстояние от подножия шеста до колышка, а гипотенузой — мой луч зрения. Катетами второго, большего треугольника являются отвесная стена, высоту которой нам предстоит измерить, и расстояние от подножия стены до колышка; гипотенузой его служит опять-таки мой луч зрения — то есть продолжение первой гипотенузы треугольника.

 — Теперь я понимаю, мистер Сайрес! — воскликнул Герберт. — Расстояние от колышка до шеста так же относится к расстоянию от колышка до стены, как высота места к высоте этой стены.

 — Совершенно верно, — ответил инженер. — Высота шеста нам известна, и, когда мы измерим два первых расстояния, останется только вычислить пропорцию, чтобы получить высоту стены. Таким образом, не придется измерять ее непосредственно.

 Горизонтальные расстояния были измерены посредством того же шеста, высота которого над уровнем песка равнялась ровно десяти футам.

 Первое расстояние — от колышка до того места, где шест был воткнут в песок было пятнадцать футов. Второе расстояние — от колышка до подножия стены — равнялось пятистам футам.

 Закончив измерение, Сайрес Смит с Гербертом вернулись в Трубы.

 Там инженер, взяв плоский камень — нечто вроде слоистого сланца, на котором было удобно писать цифры острой раковиной, написал следующую пропорцию:

 15:500=10:Х, 500*10=5000, 5000:15=333,3. Итак, оказалось, что высота гранитной стены составляет 333 фута^[19].

 Затем Сайрес Смит взял инструмент, изготовленный им накануне. Расстояние между его ножками соответствовало угловому расстоянию звезды Альфа Южного Креста от горизонта. Инженер как можно точнее измерил этот угол по окружности, разделенной на триста шестьдесят равных частей. Угол равнялся десяти градусам. Итак, полное угловое расстояние между горизонтом и полюсом, если прибавить двадцать семь градусов, отделяющие звезду Альфа от Южного полюса, и привести к уровню моря высоту плато, с которого производилось наблюдение, оказалось равно тридцати семи градусам.

 Из этого Сайрес Смит сделал вывод, что остров Линкольна находится на тридцать седьмом градусе южной широты, или, если учесть несовершенство инструментов, между тридцать пятой и сороковой параллелью.

 Чтобы окончательно установить координаты острова, оставалось вычислить его долготу. Инженер собирался сделать это в полдень, то есть в момент прохождения солнца через меридиан.

 Воскресный день было решено посвятить прогулке, или, вернее, обследованию части острова, расположенной между северным берегом озера и заливом Акулы. В случае хорошей погоды это обследование предполагалось продлить до северной оконечности мыса Южной Челюсти. Завтракать колонисты решили в дюнах, с тем чтобы возвратиться домой лишь к вечеру.

 В половине девятого утра маленький отряд двигался по берегу пролива. По другой стороне, на острове Спасения, важно прогуливались многочисленные птицы — нырки, типа пингвинов, которых легко было узнать по неприятному крику, напоминающему рев осла. Пенкроф заинтересовался этими птицами с кулинарной точки зрения и не без удовольствия узнал, что их мясо, хотя слегка черноватое, вполне съедобно.

 По песку ползали огромные представители земноводных — вероятнее всего, тюлени, которые избрали остров своим убежищем. В отношении питательности эти животные были совершенно бесполезны, так как их маслянистое мясо отвратительно на вкус. Тем не менее, Сайрес Смит внимательно наблюдал за тюленями. Не раскрывая товарищам своих планов, он высказал намерение в скором времени посетить островок.

 Берег, по которому шли колонисты, был покрыт бесчисленным множеством ракушек. Некоторые из них порадовали бы всякого любителя малакологии^[20]. Но более полезной могла оказаться обширная устричная отмель, обнажившаяся после отлива, которую Наб увидел между скалами, примерно в четырех милях от Труб.

 — Наб не напрасно пошел с нами! — вскричал Пенкроф, с удовольствием смотря на отмель, которая уходила далеко в море.

 — Действительно, это приятное открытие, — сказал журналист.

 — Если верно, что каждая устрица дает в год от пятидесяти до шестидесяти тысяч яичек, то наши запасы неисчерпаемы.

 — Но устрицы, кажется, не особенно питательны, — заметил Герберт.

 — Это верно, — подтвердил инженер. — В них содержится очень мало азотистых веществ, и, если бы человек питался одними устрицами, ему пришлось бы поглощать их пятнадцать-шестнадцать дюжин в день.

 — Ну, мы можем глотать их по десять дюжин и все-таки не съедим всех устриц на отмели, — сказал Пенкроф. — Не захватить ли нам немного их к завтраку?

 Не дожидаясь согласия своих товарищей, в котором он был заранее уверен, Пенкроф с Набом принесли несколько горстей устриц и побросали их в корзину, сплетенную Набом из волокон гибиска, в которой уже лежали припасы для завтрака. Затем колонисты пошли дальше по берегу, между дюнами и океаном. Сайрес Смит то и дело поглядывал на часы, чтобы вовремя подготовиться к наблюдению, которое надлежало произвести ровно в полдень.

 Вся часть острова вплоть до стрелки, которая замыкала бухту Союза и получила название мыса Южной Челюсти, была совершенно бесплодна. Ее покрывали песок и раковины, смешанные с остатками лавы. На пустынном берегу изредка попадались птицы — поморники и большие альбатросы, а также дикие утки, вид которых возбудил охотничьи инстинкты Пенкрофа. Он попробовал бить их стрелами, но потерпел неудачу, так как птицы не садились на землю, а попасть в них на лету было невозможно.

 — Вот видите, мистер Сайрес, — повторял моряк, — пока у нас не будет хоть пары ружей, наши запасы останутся весьма скудными.

 — Вы правы, Пенкроф, — вставил журналист, — но дело только за вами. Достаньте нам железо для дула, сталь для огнива, селитру, уголь и серу для пороха, ртуть и азотную кислоту для пистонов и, наконец, свинец для пуль — и Сайрес сделает первосортные ружья.

 — Все эти вещества нам, вероятно, удастся раздобыть на острове, сказал Сайрес Смит. — Но ружье — тонкий аппарат, и для того, чтобы его изготовить, нужны точные инструменты. В дальнейшем мы об этом подумаем.

 — Зачем, зачем мы выбросили из корзины все наше оружие и утварь! — воскликнул Пенкроф.

 — Но ведь если бы мы их не выбросили, шар выбросил бы нас самих в море, — сказал Герберт.

 — Это, пожалуй, правда, Герберт, — заметил моряк. Его мысли сейчас же приняли другое направление. — Вот, наверное, ошеломлены были Джонатан Форстер и его люди, когда утром увидели, что площадь пуста, а шар улетел! — сказал он.

 — По правде говоря, меня очень мало занимает, что они при этом подумали, — ответил журналист.

 — А ведь это мне пришла в голову такая идея! — с довольным видом сказал Пенкроф.

 — Да, прекрасная мысль, Пенкроф! — смеясь, ответил Гедеон Спилет. — Она и привела нас на этот остров.

 — Я нахожу, что лучше быть здесь, чем в руках южан! — воскликнул моряк. — В особенности с тех пор, как мистеру Смиту угодно было к нам присоединиться.

 — Я тоже, поддержал его журналист. — Да и чего нам здесь не хватает? Ничего.

 — Или, вернее, всего, — сказал Пенкроф и громко расхохотался. — Но когда-нибудь мы найдем способ убраться отсюда.

 — И, может быть, даже скорее, чем вы думаете, если только остров Линкольна находится не слишком далеко от другого населенного острова или континента, — сказал инженер. — Меньше чем через час мы будем это знать. У меня нет карты Тихого океана, но я хорошо себе представляю его южную часть. Судя по широте, которую я вчера вычислил, остров Линкольна лежит на одной параллели с Новой Зеландией — к западу и с Чили — к востоку. Эти земли отстоят друг от друга не меньше чем на шесть тысяч миль. Остается определить, в какой точке этого необъятного пространства находится наш остров, и я надеюсь, что мы сейчас установим это с достаточной точностью.

 — Ближе всего к нам по широте лежат, кажется, острова Паумоту, — сказал Герберт.

 — Да, — подтвердил Сайрес Смит. Но все же нас отделяет от них расстояние в тысячу двести миль.

 — А там? — указывая рукой на юг, спросил Наб, который с большим вниманием прислушивался к их раз говору.

 — Там — ничего, — ответил Пенкроф.

 — Действительно, ничего, — подтвердил инженер.

 — Ну, а если остров Линкольна находится всего в двух-трех сотнях миль от Чили или новой Зеландии? — спросил журналист.

 — Тогда мы построим вместо дома лодку, и наш Пенкроф будет ею управлять, — сказал Смит.

 — С удовольствием, мистер Сайрес! — воскликнул моряк. — Я готов стать капитаном, как только вы придумаете способ построить судно, способное плавать по морю.

 — Мы построим его, если это будет нужно, — ответил Сайрес Смит.

 Но пока беседовали эти люди, поистине не сомневающиеся ни в чем, пришло время, когда надлежало произвести наблюдение. Как Сайрес Смит, не имея инструмента, установит прохождение солнца через меридиан острова? Эта мысль не давала покоя Герберту. Наблюдатели находились на расстоянии шести миль от Труб, неподалеку от той части дюн, где Сайрес Смит был найден после своего загадочного спасения. В этом месте устроили привал и приготовили все для завтрака, так как было уже половина двенадцатого. Герберт отправился к ближайшему ручью за пресной водой и принес ее в кувшине, который захватил с собой Наб.

 Во время этих приготовлений Сайрес Смит, со своей стороны, тщательно подготовился к наблюдению над солнцем. Он отыскал на берегу совершенно чистое место, хорошо выровненное отливом. Тонкий слой песка был гладок, как зеркало, песчинки лежали одна к одной, словно на подбор. Впрочем, этот слой мог быть не вполне горизонтальным, а воткнутая в него шестифутовая жердочка могла стоять и не совсем отвесно. Наоборот, инженер даже наклонил ее слегка к югу, то есть в противоположную от солнца сторону, ибо не следует забывать, что обитатели острова Линкольна находились в Южном полушарии и потому видели дневное светило не над южным, а над северным горизонтом.

 Тут Герберт понял, каким образом инженер собирается установить момент кульминации солнца или его прохождения через меридиан, то есть, другими словами, время полудня для данной местности. Этому должна была служить тень палочки на песке. Таким способом Сайрес Смит без всяких инструментов мог получить достаточно точные результаты.

 Действительно, в ту минуту, когда тень станет короче всего, будет ровно двенадцать часов дня. Наблюдателю оставалось только следить за концом тени, чтобы заметить, когда она снова начнет удлиняться. Наклонив жердь к югу, Смит увеличивал размеры тени, чтобы легче было наблюдать за ее изменениями. Ведь чем крупнее стрелка часов, тем заметнее ее движение. А тень жердочки на песке была, в сущности, той же стрелкой на циферблате.

 Когда нужный момент наступил, Сайрес Смит опустился на колени и начал отмечать постепенное уменьшение тени, втыкая в землю маленькие прутики. Товарищи инженера, низко склонившись, с величайшим интересом следили за этой операцией.

 Журналист держал в руках свой хронометр, готовясь отметить его показания в ту минуту, когда тень будет всего короче. Вычисление производилось 16 апреля, в день, когда среднее время совпадает с истинным временем. Следовательно, показания часов Гедеона Спилета должны были соответствовать истинному вашингтонскому времени, что значительно упрощало вычисления.

 Между тем солнце медленно подвигалось по небу. Тень от палочки становилась все короче. Но вот инженеру показалось, что она снова начала удлиняться, и он спросил:

 — Который час?

 — Пять часов и одна минута, — немедленно ответил Спилет.

 Теперь оставалось только сделать расчет. Это было весьма просто. Разница во времени между Вашингтоном и островом Линкольна составляла, в круглых цифрах, пять часов — иначе говоря, когда на острове Линкольна наступил полдень, в Вашингтоне было уже пять часов вечера. Солнце в своем кажущемся движении вокруг Земли проходит один градус в четыре минуты, или пятнадцать градусов в час. Пятнадцать градусов, умноженные на пять, составляют семьдесят пять градусов.

 Итак, если Вашингтон лежит на 77°3'11", или, в круглых цифрах, на семьдесят седьмом градусе от Гринвичского меридиана, который американцы, подобно англичанам, считают за нулевой, то, значит, остров Линкольна расположен на 77°+75° к западу от Гринвича, то есть на 152° западной долготы.

 Сайрес Смит сообщил эту цифру своим товарищам. Учитывая, как и при измерении широты, погрешности наблюдения, он счел возможным утверждать, что остров Линкольна лежит между тридцать пятой и сороковой параллелями и между сто пятидесятым и сто пятьдесят пятым меридианами к западу от Гринвича.

 Отклонение, как видим, составляло и в том и в другом случае пять градусов, то есть равнялось, считая шестьдесят миль на градус, тремстам милям по широте и по долготе. Но эта погрешность не имела значения для дальнейших планов колонистов. Было ясно, что остров Линкольна находится на значительном расстоянии от всякого материка или архипелага, и безрассудно было бы пытаться покрыть это расстояние на простой лодке.

 Действительно, по расчету инженера, от острова Линкольна до Таити и островов Паумоту было больше тысячи двухсот миль, до Новой Зеландии — тысяча восемьсот миль, а до берегов Америки — четыре тысячи пятьсот миль.

 Но сколько ни рылся Сайрес Смит в своих воспоминаниях, он не мог назвать ни одного острова, координаты которого соответствовали бы географическому положению острова Линкольна.

Зимовка решена окончательно. — Добывание металла. — Исследование острова Спасения. — Охота на тюленей. — Поимка ехидны. — Что такое каталонский метод — Изготовление железа. — Способ получения стали.

 На следующий день, 17 апреля, моряк первым делом спросил Спилета:

 — Кем же мы будем сегодня?

 — Кем пожелает Сайрес, — ответил журналист.

 Из горшечников товарищам инженера суждено было теперь превратиться в металлургов. Накануне, после обеда, экскурсию продлили до конца мыса Челюстей, отстоявшего от Труб приблизительно на семь миль. В этом месте кончалась полоса дюн и начиналась вулканическая почва. В противоположность плато Дальнего Вида, там не было высоких стен: прихотливая неровная кайма окружала залив между двумя мысами, образованными из минеральных веществ, изверженных вулканом. Дойдя до конца мыса, колонисты повернули назад и с наступлением сумерек возвратились в Трубы. Но, прежде чем заснуть, им предстояло окончательно решить вопрос можно ли мечтать о том, чтобы покинуть остров?

 Между островом Линкольна и архипелагом Паумоту было тысяча двести миль расстояние немалое. Проделать его на лодке не представлялось возможным, тем более осенью, в плохую погоду Пенкроф высказал это совершенно категорически. Построить простую лодку, даже имея инструменты, трудное дело, а у островитян инструментов не было. Им следовало начать с изготовления молотков, топоров, пил, буравов, рубанков и прочего, на что требовалось известное время.

 Поэтому было решено зазимовать на острове и подыскать на зимние месяцы более подходящее помещение, чем Трубы. Прежде всего следовало использовать железную руду, залежи которой инженер обнаружил в северо-западной части острова, и превратить эту руду в железо или сталь. Металлы обычно содержатся в земле не в чистом виде; большей частью они встречаются в сочетании с кислородом или серой. Один из образчиков, которые принес Сайрес Смит, представлял собой магнитный железняк, а другой — серный колчедан, или сернистое железо. Первый из них окись железа и надлежало восстановить при помощи угля, то есть отнять у него кислород, чтобы получить чистый металл. Восстановление состоит в том, что руда с углем подвергается действию высокой температуры. Делается это двумя способами. Первый, так называемый каталонский, способ имеет то преимущество, что руда превращается непосредственно в железо. Второй способ — способ доменной плавки — превращает руду в чугун, а чугун — в железо, отнимая у чугуна примешанные к нему три-четыре процента углерода.

 Сайресу Смиту требовалось именно железо, а не чугун, и он избрал наиболее быстрый способ восстановления. К тому же руда, которую он нашел, была сама по себе очень чиста и богата железом. Это была окисленная руда, залегающая беспорядочными темно-серыми массами, которая дает черную пыль, образует правильные восьмигранные кристаллы, доставляет естественные магниты. Она служит для изготовления первосортного железа. Недалеко от залежей железной руды находились залежи каменного угля.

 Это должно было значительно облегчить обработку руды, так как средства производства находились поблизости.

 — Итак, мистер Сайрес, мы будем обрабатывать железную руду? — сказал Пенкроф.

 — Да, мой друг, — ответил инженер. — Для этого нам сначала придется поохотиться на тюленей.

 — Охотиться на тюленей! — вскричал моряк, оборачиваясь к Гедеону Спилету. — Значит, для того чтобы добыть железо, нужны тюлени?

 — Очевидно, да, раз Сайрес так говорит, — ответил журналист.

 Сайрес Смит тем временем вышел из Труб, и Пенкроф, не дождавшись другого объяснения, принялся готовиться к охоте.

 Вскоре Сайрес Смит, Герберт, Гедеон Спилет, Наб и моряк собрались на берегу, в таком месте, где можно было во время отлива перейти пролив вброд. В это время как раз был наибольший отлив, и, когда охотники переправлялись через пролив, вода доходила им только до колен.

 Сайрес Смит впервые вступил на островок. Его товарищи были здесь уже второй раз, так как именно в это место их выбросил шар. Несколько сот пингвинов внимательно наблюдали за спустившимися охотниками. Колонисты, вооруженные палками, без труда могли бы перебить этих птиц, но бесполезное избиение не привлекало их, тем более что оно могло испугать тюленей, лежавших неподалеку на песке. Глупые нырки с короткими, словно обрубленными крыльями, которые больше походили на покрытые чешуйчатыми перьями плавники, тоже были пощажены.

 Колонисты осторожно двинулись к северной оконечности острова. Почва у них под ногами была усеяна маленькими ямками, в которых гнездились водяные птицы. У края острова виднелись большие черные точки, плавающие на поверхности воды. Они напоминали верхушки движущихся подводных скал. Это и были ластоногие, которых предстояло поймать. Необходимо было, чтобы они вышли на сушу, так как тюлени, благодаря своему узкому тазу, короткой и густой шерсти и веретенообразному телу, прекрасно плавают и их трудно изловить в воде. На земле же они могут лишь медленно ползать на своих коротких перепончатых лапах. Пенкроф знал привычки тюленей и посоветовал подождать, пока они вылезут на песок и заснут, пригревшись в лучах солнца. Тогда легко будет отрезать им отступление и оглушить их ударами по носу.

 Охотники притаились за береговыми скалами и молча ждали.

 Лишь через час тюлени вышли и растянулись на песке. Их можно было насчитать с полдюжины. Пенкроф и Герберт немедленно отделились от своих товарищей, намереваясь обогнуть мыс и напасть на тюленей сзади. Сайрес Смит, Гедеон Спилет и Наб поползли под прикрытием скал к месту будущей битвы. Внезапно Пенкроф выпрямился во весь свой высокий рост и испустил громкий крик. Инженер и его товарищи поспешно бросились к морю, чтобы преградить дорогу тюленям. Двое из этих животных остались на песке, убитые ударами палок. Остальным удалось добраться до воды и уплыть.

 — Вот и тюлени, мистер Сайрес, — сказал Пенкроф, подходя к инженеру.

 — Отлично, — ответил Сайрес Смит. — Мы сделаем из них кузнечные мехи.

 — Кузнечные мехи! — вскричал моряк. — Ну и повезло же этим тюленям!

 Действительно, инженер намеревался изготовить из шкур ластоногих воздуходувную машину, необходимую для обработки руды. Убитые экземпляры были не особенно велики — всего около шести футов длиной.

 Тащить тяжелых тюленей в Трубы не было смысла, и Наб с Пенкрофом решили ободрать их на месте. Тем временем Сайрес Смит и журналист должны были исследовать островок.

 Моряк и негр успешно справились со своей задачей. Три часа спустя Сайрес Смит имел в своем распоряжении две тюленьи шкуры, которые он предполагал использовать в естественном виде, не подвергая их дублению. Дождавшись отлива, колонисты снова перешли через пролив и вернулись в Трубы. Натянуть шкуры на рамы, чтобы они не сморщились, и пришить их растительными волокнами для предотвращения утечки воздуха оказалось нелегким делом. Работу пришлось несколько раз начинать сначала. В распоряжении Сайреса Смита было только два лезвия от ошейника Топа, но он действовал весьма ловко. Его товарищи энергично помогали ему. Через три дня инвентарь колонистов пополнился машиной для вдувания воздуха в руду, подвергаемую действию жара. Эта операция совершенно необходима для успешного превращения руды в металл.

 20 апреля, уже с утра, началась, по выражению журналиста, «металлургическая эпоха». Как мы уже знаем, инженер решил работать непосредственно на месте залежей угля и руды. По его наблюдениям, эти залежи находились у подножия северо-восточных отрогов горы Франклина, то есть в шести милях от Труб. Поэтому было бы невозможно каждый день возвращаться в Трубы, и колонисты решили построить себе хижину из веток, чтобы иметь возможность работать круглые сутки.

 Установив план действий, островитяне с утра выступили в путь. Пенкроф и Наб волокли на салазках воздуходувную машину и небольшой запас растительной и животной пищи, который предполагалось пополнить в дороге. Маршрут колонистов лежал через лес Якамара, который они пересекли наискось, с юго-запада на северо-восток, в самой густой его части.

 Приходилось прокладывать себе дорогу, которая послужила впоследствии кратчайшим средством сообщения между плато Дальнего Вида и горой Франклина. Известные им породы деревьев были представлены великолепными экземплярами. Герберт нашел и несколько новых видов — между прочим, драцену, которую Пенкроф назвал «самодовольным пореем», ибо, несмотря на свои большие размеры, она принадлежала к тому же семейству лилейных, что и лук-порей, лук-резанец и спаржа. Вареные коренья драцены очень вкусны. Перебродив, они дают прекрасный напиток.

 Путь через лес оказался долгим. Он продолжался целый день, но зато исследователям удалось хорошо ознакомиться с флорой и фауной местности. Топ, специально интересовавшийся животным миром, бегал среди кустов и зарослей, поднимая без разбору всякую дичь. Герберт и Гедеон Спилет убили из лука двух кенгуру и еще одно животное, похожее на ежа и муравьеда. Подобно ежу, оно свертывалось в шар и было покрыто иглами; с муравьедом же его роднили роющие когти, длинная узкая морда, заканчивающаяся птичьим клювом, и вытягивающийся язык, утыканный шипами, помогающими ловить насекомых.

 — А на что он будет похож в суповом горшке? — не преминул осведомиться Пенкроф.

 — На хороший кусок говядины, — ответил Герберт.

 — Больше от него ничего не требуется, — заметил моряк.

 Во время этой экскурсии было замечено несколько диких кабанов, которые не пытались напасть на людей. Других опасных животных, по-видимому, не встречалось. Неожиданно Гедеон Спилет увидел между деревьями зверя, которого он принял за медведя, и спокойно начал его зарисовывать. К счастью для журналиста, упомянутое животное не принадлежало к опасной разновидности стопоходящих. Это был попросту кула, более известный под именем ленивца, равный по величине большой собаке. Он был покрыт взъерошенной грязно-серой шерстью и обладал крепкими когтями, которые позволяли ему лазить по деревьям, чтобы питаться листьями. Установив породу этого животного, Гедеон Спилет не стал его беспокоить, и исследователи продолжали путь. В пять часов вечера Сайрес Смит подал сигнал остановиться. Они вышли из леса и находились у подножия мощных отрогов, которые подпирали гору Франклина с востока. В нескольких сотнях шагов протекал Красный ручей — обильный источник питьевой воды. Колонисты немедленно принялись устраивать лагерь. Менее чем через час на опушке леса среди деревьев возвышалась хижина из веток, перевязанных лианами и обмазанных глиной. Геологические изыскания были отложены на завтра. Вскоре перед хижиной запылал яркий огонь, вертел закружился, и поспел ужин. В восемь часов вечера колонисты уже спали глубоким сном, поручив одному из товарищей поддерживать огонь для защиты от нападения диких зверей.

 На другой день, 21 апреля, Сайрес Смит в сопровождении Герберта отправился искать древние формации, из которых он подобрал образчики руды. Он обнаружил ее залежи на поверхности земли, близ истоков Красного ручья, у подножия одного из северо-восточных отрогов. Эта руда, обильно насыщенная железом, прекрасно подходила для того способа восстановления, который думал применить инженер. Он хотел воспользоваться каталонским способом, внеся в него некоторые упрощения. Каталонский способ в собственном смысле требует постройки печей и тиглей, в которые укладываются пластами руда и уголь. Инженер намеревался обойтись без этих конструкций. Он предполагал возвести из угля и руды кубическое сооружение и направить в центр его струю воздуха. Этот способ, вероятно, применялся еще первыми металлургами на Земле. То, что удалось первым потомкам Адама и давало хорошие результаты в местностях, богатых рудой и топливом, не могло не удаться жителям острова Линкольна.

 Каменный уголь так же, как руду, удалось без труда собрать поблизости прямо с поверхности земли. Сначала руду искрошили на мелкие куски и очистили руками от грязи. Затем уголь и руду слой за слоем сложили в кучу, как делает угольщик с деревом, которое он хочет обжечь. Таким образом, под действием воздуха, нагнетаемого мехами, уголь должен был превратиться в углекислоту и затем в окись углерода, которой предстояло восстановить магнитный железняк, то есть отнять от него кислород. Выработав этот план, инженер начал действовать. Мехи из тюленьей шкуры, снабженные на конце трубкой из огнеупорной глины, предварительно обработанной в обжигательной печи, поставили возле кучи руды. Приведенные в движение механизмом, состоявшим из рам, веревок и противовесов, они начали нагнетать в центр кучи воздух, который, повышая температуру, должен был содействовать химической реакции. Это оказалось трудным делом. Понадобились все терпение, вся изобретательность колонистов, чтобы успешно его осуществить. В конце концов оно удалось, и была получена железная болванка в губчатом состоянии, которую надо было еще ковать, чтобы выгнать из нее жидкий шлак. Правда, новоявленным кузнецам не хватало молотка, но, в конце концов, они были в том же положении, как первый металлург на Земле, и поступили так же, как, вероятно, поступил он.

 Первая болванка, привязанная к палке, послужила молотком для ковки следующей, которую положили на гранитную наковальню. Таким образом, был получен грубый, но годный к употреблению металл. Наконец 25 апреля, после многих усилий и трудов, колонисты выковали несколько полос железа и превратили их в инструменты — щипцы, тиски, кирки и лопаты. Пенкроф и Наб объявили их превосходными.

 Возле насыпанной кучи руды и угля установили мехи, сшитые из тюленьих шкур; воздух выходил из мехов через трубку, сделанную из огнеупорной глины, — трубку эту специально изготовили и обожгли в гончарной печи.

 Но металл мог быть полезен не столько в виде железа, сколько в виде стали. Сталь же является сочетанием железа и углерода. Ее получают либо из чугуна, отнимая от последнего избыток углерода, либо из железа, которое насыщается недостающим углеродом. Первый вид стали, добытый из обезуглероженного чугуна, называется натуральной или пудлингованной сталью, сталь второго рода получается от цементированного железа и носит название томленой.

 Именно эту сталь и стремился получить Сайрес Смит, в распоряжении которого было чистое железо. Ему удалось достигнуть своей цели, нагревая металл с угольным порошком в тигле из огнеупорной глины.

 Затем эту сталь, которая поддается как горячей, так и холодной ковке, обработали молотком. Наб и Пенкроф под руководством инженера изготовили лезвия для топоров и придали им прекрасную закалку, сначала накалив их докрасна и сразу после этого погрузив в холодную воду.

 Были изготовлены и другие инструменты, правда, довольно грубые на вид топоры, топорики, стальные ленты, которые должны были превратиться в пилы, стамески, заступы, мотыги, молотки и гвозди.

 Пятого мая первая металлургическая эпоха закончилась, и кузнецы возвратились в Трубы. Вскоре им предстояло переменить квалификацию и заняться другой работой^[21].

Снова вопрос о жилище. — Мечты Пенкрофа. — Экскурсия к северу от озера. — Северная оконечность плато Змеи. — Конец озера. — Топ взволнован. — Топ в воде — Подводный бой. — Дюгонь.

 Было 6 мая — число, соответствующее 6 ноября в странах Северного полушария. Небо уже несколько дней хмурилось, и было необходимо подготовиться к предстоящей зимовке. Правда, температура была еще довольно высока, и стоградусный термометр на острове Линкольна показывал бы от десяти до двенадцати градусов выше нуля. Это было вполне естественно, так как остров Линкольна, который лежал, по всей вероятности, между тридцать пятой и сороковой параллелями, имел одинаковый климат с Сицилией или Грецией. Но даже в Греции и в Сицилии бывают сильные холода, снег и лед; можно было не сомневаться, что и на острове Линкольна температура в зимние месяцы значительно понизится, и на этот случай следовало принять меры.

 Вскоре должны были начаться если не морозы, то дожди. На уединенном острове, затерянном среди океана и ничем не защищенном от ненастья, непогоды должны особенно часто свирепствовать.

 Поэтому следовало серьезно обдумать и безотлагательно разрешить вопрос об устройстве более благоустроенного жилища, чем Трубы.

 Пенкроф, разумеется, питал слабость к этому убежищу, которое ему посчастливилось открыть, но он тоже понимал, что подыскать другой дом необходимо. Как мы знаем, море однажды уже посетило Трубы, и ожидать второй такой катастрофы было бы безрассудно.

 — К тому же, — заметил Сайрес Смит, беседуя на эту тему со своими товарищами, — нам не мешает принять некоторые предосторожности.

 — Почему? Остров ведь необитаем, — возразил журналист.

 — По всей вероятности, вы правы, хотя мы еще не исследовали его до конца, — ответил Сайрес Смит. Но если на нем и нет людей, то нас окружают дикие, опасные животные. Поэтому нам следует укрыться от возможного нападения, чтобы не бодрствовать по ночам, поддерживая огонь. Да и вообще, друзья мои, необходимо все предвидеть. Мы находимся в такой части Тихого океана, куда частенько заходят пираты.

 — Неужели? В такие отдаленные от земли места? — воскликнул Герберт.

 — Да, мой мальчик, — ответил инженер. — Эти пираты — смелые моряки и в то же время опасные злодеи. Мы должны быть в состоянии им противостоять.

 — Ну что же, сказал Пенкроф, — мы примем меры и против двуногих и против четвероногих зверей. Но не следует ли нам, мистер Сайрес, прежде чем что-либо предпринимать, хорошенько осмотреть весь остров?

 — Это, правда, будет лучше, поддержал моряка Гедеон Спилет. — Кто знает, не посчастливится ли нам найти на том берегу пещеру, которую мы тщетно искали здесь?

 — Все это так, — ответил инженер, — но вы забываете, друзья мои, что нам следует обосноваться недалеко от пресной воды, а на западе мы не видели с вершины горы Франклина ни одного ручья или реки. Здесь же мы находимся возле реки Благодарности и озера Гранта. Это важное преимущество, которым не следует пренебрегать. К тому же берег, выходящий на восток, не подвержен действию пассатных ветров, которые в этом полушарии дуют с северо-запада.

 — Тогда построим дом на берегу озера, мистер Сайрес, — сказал Пенкроф. — Теперь у нас есть и кирпич и инструменты. Мы были кирпичниками, горшечниками, литейщиками и кузнецами и сумеем, черт возьми, превратиться в каменщиков!

 — Правильно, мой друг. Но, прежде чем принять решение, надо поискать жилище, построенное самой природой. Оно избавит нас от долгих трудов и, вероятно, окажется более надежной защитой и от внутренних и от внешних врагов.

 — Это верно, Сайрес, но мы уже осмотрели весь этот гранитный массив и не нашли в нем ни одного отверстия, ни одной щелки, — ответил Гедеон Спилет.

 — Да, ни одной, — подтвердил Пенкроф. — Если бы мы только могли выдолбить в этой стене дом — где-нибудь повыше, чтобы до него нельзя было добраться, — это бы нам подошло. Я так и вижу пять или шесть комнат на той стороне, что выходит к морю.

 — И, конечно, с окнами, чтобы в них было светло! — смеясь, сказал Герберт.

 — И с лестницей! — прибавил Наб.

 — Вы смеетесь? — вскричал моряк. — Напрасно. Что же здесь невозможного? Разве у нас нет мотыг и лопат? Разве мистер Сайрес не сумеет сделать порох, чтобы заложить мину? Не правда ли, мистер Сайрес, вы сделаете порох, когда он нам понадобится?

 Сайрес Смит молча предоставил увлекающемуся Пенкрофу развивать свои фантастические проекты. Взорвать эту гранитную массу даже с помощью пороха было бы задачей, достойной Геркулеса, и приходилось лишь пожалеть о том, что сама природа не взяла на себя этой тяжелой работы. Вместо ответа инженер предложил Пенкрофу более внимательно осмотреть стену, начиная от устья реки и до угла на ее северной оконечности.

 Колонисты вышли из Труб и произвели тщательное исследование на протяжении почти двух миль. Но в ровной, прямой поверхности стены нигде не было видно ни одного углубления. Гнезда скалистых голубей, летавших над стеной, представляли собой отверстие в самом гребне прихотливо изрезанной гранитной верхушки. Это было достаточно неприятно, тем более, что не приходилось и мечтать продолбить стену ударами кирки или силой взрыва. По прихоти случая Пенкрофу удалось открыть единственное сколько-нибудь пригодное для жилья убежище на всей этой части берега. Но все же это убежище необходимо было покинуть.

 Закончив свое исследование, колонисты оказались у северной оконечности стены, покатые уступы которой терялись в песках. Отсюда до своей западной границы она являла собой груду камней, песка и земли, связанную травой и кустарником и наклоненную под углом в сорок пять градусов. Там и сям виден был гранит, острия которого торчали над этой своеобразной скалой. На склонах стены, покрытых густой травой, возвышались группы деревьев. Но растительность не простиралась за пределы стены, и от подножия ее до самого берега тянулась песчаная равнина.

 Сайрес Смит не без основания предположил, что именно в этой стороне должен был изливаться водопадом излишек воды в озере. Действительно, избыточная вода, приносимая Красным ручьем, не могла не иметь выхода. Но инженер все еще не обнаружил этого выхода на исследованных им берегах — от устья ручья на западе и до плато Дальнего Вида.

 Поэтому он предложил своим спутникам взобраться на откос стены и вернуться в Трубы верхом, чтобы иметь возможность исследовать северный и восточный берега озера.

 Предложение Сайреса Смита было принято. Через несколько минут Наб и Герберт уже взобрались на верхнее плато. Сайрес Смит, Пенкроф и Гедеон Спилет, менее проворные, шли за ними следом.

 В двух шагах от них среди листвы сверкали прекрасные воды озера, озаренные лучами солнца. Вид в этом месте был действительно замечательный. Группы слегка пожелтевших деревьев ласкали глаз чудесной окраской листьев. Огромные старые стволы, павшие от времени, резкими черными пятнами выделялись на зеленом ковре травы. Множество шумных какаду, сверкая, словно хрустальные призмы, наполняли воздух криками. Солнечный свет, пронизывая их причудливое оперение, казалось, разлагался на все цвета спектра.

 Вместо того чтобы прямо подойти к северному берегу озера, колонисты обогнули плато и направились к устью Красного ручья по левому берегу. Обход не превышал полутора миль. Это была приятная прогулка, так как между редкими деревьями оставался широкий проход. Чувствовалось, что близка граница плодородной зоны; растительность была не столь обильной, как на всем пространстве между Красным ручьем и рекой Благодарности.

 Сайрес Смит и его спутники не без некоторого опасения поднимались по этой новой для них местности. Единственным их оружием были луки, стрелы и палки с железными наконечниками. Однако им не попалось навстречу ни одного хищного животного; звери, по-видимому, предпочитали густые южные леса. Но зато колонисты были неприятно поражены неожиданностью: Топ наткнулся на большую змею длиной в тринадцать-четырнадцать футов. Наб уложил ее на месте ударом палки. Осмотрев пресмыкающееся, Сайрес Смит объявил, что оно не ядовито. Туземцы Южного Уэльса употребляют их в пищу. Но на острове, возможно, водились и другие змеи, укусы которых смертельны, как, например, «глухая гадюка» с раздвоенным хвостом, которая нападает, если на нее наступить, или крылатые змеи, снабженные парой придатков, позволяющих им двигаться с огромной быстротой. После первой минуты изумления Топ принялся охотиться за змеями с прямо-таки безрассудной отвагой. Его хозяину то и дело приходилось удерживать пса.

 Вскоре колонисты достигли устья ручья в том месте, где он впадал в озеро. Они оказались как раз напротив того места на другом берегу, которое уже осмотрели, спускаясь с горы Франклина.

 Сайрес Смит установил, что запасы воды в ручье были весьма значительны, поэтому где-нибудь должен был существовать естественный выход для избыточных вод озера. Этот спуск следовало найти, так как он, вероятно, представлял собой водопад, и его механическую силу удалось бы пустить в дело.

 Колонисты, идя на некотором расстоянии, но не слишком удаляясь друг от друга, начали обход крутого берега озера. В нем, по-видимому, было много рыбы, и Пенкроф намеревался изготовить какое-нибудь рыболовное приспособление для использования его богатств. Сначала следовало обогнуть острую стрелку на северо-востоке. Можно было предположить, что водоспуск находится именно в этом месте, так как озеро простиралось почти до самого края плато. Но это оказалось неверным, и колонисты продолжали исследование берега озера, который, сделав небольшой изгиб, тянулся параллельно морскому побережью. С этой стороны берег был не так лесист, но редкие группы деревьев делали пейзаж еще живописнее. Озеро Гранта было видно на всем своем протяжении; воды его казались спокойными и гладкими, как зеркало.

 Топ, бегая по кустам, поднимал стаи всевозможных пернатых, которых Гедеон Спилет и Герберт встречали своими стрелами. Удачный выстрел помог юноше убить одну из птиц, и она упала в траву. Топ сейчас же бросился за добычей и принес прекрасную водяную птицу аспидного цвета, с коротким клювом и сильно развитым наростом на лбу. Ее широко раздвинутые пальцы были соединены перепонкой, крылья окаймляла белая полоса. Это была лысуха — птица величиной с большую куропатку, принадлежащая к отряду длиннопалых, который является промежуточным звеном между голенастыми и перепончатопалыми. Дичь была, в сущности, незавидная и вкус ее оставлял желать многого, но Топ, видимо, был не столь привередлив, как его хозяева, и лысуху решили оставить ему на ужин.

 Исследователи шли теперь по восточному берегу озера и вскоре должны были достигнуть известных им мест. К немалому своему удивлению, инженер не видел никаких признаков водоспуска. Беседуя с журналистом и Пенкрофом, он не мог скрыть, что очень этим изумлен. Топ, до тех пор весьма спокойный, начал проявлять явное беспокойство. Умный пес бегал взад и вперед по берегу, резко останавливался, приподняв лапу и словно делая стойку на невидимую дичь, потом начинал яростно лаять, как будто напал на следы зверя, и столь же неожиданно умолкал.

 Сайрес Смит и его товарищи сначала не обращали внимания на поведение Топа, но вскоре взрывы лая стали так часты, что инженер заинтересовался их причиной.

 — В чем дело, Топ? — спросил он.

 Собака в несколько прыжков подбежала к хозяину, проявляя сильное волнение, затем снова вернулась к берегу и вдруг с размаху бросилась в озеро.

 — Топ! Сюда! — крикнул Сайрес Смит, которому не хотелось оставлять собаку в этих небезопасных водах.

 — Что же это происходит там, внизу? — проговорил Пенкроф, вглядываясь в поверхность озера.

 — Наверное, Топ почуял какое-нибудь животное, — высказал предположение Герберт.

 — По всей вероятности, аллигатора, — сказал журналист.

 — Не думаю, — возразил Сайрес Смит. — Аллигаторы водятся в менее высоких широтах.

 Между тем Топ, повинуясь голосу своего хозяина, вернулся на берег. Но он ни минуты не оставался спокойным. Прыгая в высокой траве, он словно чутьем угадывал присутствие какого-то невидимого существа, которое плыло под водой у самых берегов. Однако вода оставалась спокойной, и на поверхности озера не было ни одной рыбки. Колонисты несколько раз останавливались и внимательно наблюдали его зеркальную гладь. Ничего не появлялось. Здесь, очевидно, была какая-то тайна.

 Инженер был до крайности озадачен.

 — Доведем нашу экспедицию до конца, — сказал он. Спустя полчаса колонисты достигли юго-восточного угла озера и снова оказались на плато Дальнего Вида. Осмотр берегов следовало считать законченным, а между тем инженер не обнаружил, где и как вытекает из озера излишек воды.

 — И все-таки этот спуск существует, — повторил он. — Если его нет снаружи, значит вода пробила себе дорогу внутри гранитной стены.

 — Но так ли уж нам важно это знать, Сайрес? — спросил Гедеон Спилет.

 — Очень важно, — ответил инженер. Если вода изливается сквозь гранитный массив, там, возможно, имеется пещера, которую легко сделать обитаемой, отведя из нее воду.

 — Но нельзя ли предположить, мистер Сайрес, что вода уходит прямо в дно озера? — сказал Герберт.

 — Может быть, и так, — ответил инженер — В таком случае нам придется строить себе дом собственными руками, раз природа не взяла на себя этой работы.

 Колонисты намеревались пересечь плато и вернуться в Трубы, так как было уже пять часов вечера. Но вдруг Топ снова взбудоражился. Он разразился яростным лаем и, прежде чем инженер успел его удержать, второй раз бросился в озеро. Все подбежали к берегу. Собака уже успела отплыть футов на двадцать, и Сайрес Смит громко призывал ее. Внезапно над водой, видимо, не очень глубокой в этом месте, появилась огромная голова. Герберт сейчас же узнал, какому из земноводных принадлежит огромная конусообразная голова с большими глазами, украшенная длинными шелковистыми усами.

 — Это ламантин!^[22] — вскричал он.

 Это был не ламантин, но представитель того же отряда китообразных, которые называются дюгонями. Ноздри его находились в верхней части морды.

 Огромное животное бросилось на Топа, который тщетно пытался от него ускользнуть и вернуться к берегу. Его хозяин ничем не мог ему помочь, и не успели Гедеон Спилет и Герберт натянуть луки, как Топ, схваченный дюгонем, исчез под водой. Наб, схватив свою окованную железом дубинку, хотел броситься на помощь собаке и сразиться с дюгонем в его родной стихии, но инженер удержал храброго негра. Между тем под водой происходила борьба — необъяснимая, так как Топ, очевидно, в этих условиях не мог сопротивляться, но борьба жестокая. Эта борьба могла закончиться только смертью собаки. Но внезапно вода вспенилась, и Топ появился снова. Подброшенный в воздух неведомой силой, он взлетел на десять футов над поверхностью озера, упал в волнующуюся воду и вскоре благополучно выплыл на берег, спасенный каким-то чудом от смертельной опасности. Сайрес Смит и его товарищи смотрели на озеро, ничего не понимая. Было еще одно столь же необъяснимое обстоятельство: борьба под водой, видимо, продолжалась. Без сомнения, дюгонь, атакованный каким-то могучим животным, сам отстаивал теперь свою жизнь. Но это продолжалось недолго. Вода окрасилась кровью, и тело дюгоня, окруженное все более и более расширявшимся пурпурным пятном, выплыло на поверхность и вскоре было прибито к небольшой отмели в южной части озера. Колонисты подбежали к этому месту. Дюгонь был мертв.

 Это огромное животное в пятнадцать-шестнадцать футов длиной весило от трех до четырех тысяч фунтов. На его шее зияла рана, видимо, нанесенная острым орудием.

 Какое животное могло сразить страшного дюгоня этим чудовищным ударом? Никто не мог ответить на этот вопрос. Инженер и его товарищи, немало озабоченные только что происшедшим, возвратились в Трубы.

Прогулка к озеру. — Подводное течение. — Планы Сайреса Смита. — Жир дюгоня. — Сернистые сланцы. — Железный купорос. — Как делают глицерин. — Мыло. — Селитра. — Серная кислота. — Азотная кислота. — Новый водопад.

 На следующий день, 7 мая, Сайрес Смит и Гедеон Спилет поднялись на плато Дальнего Вида. Наб остался готовить завтрак, а Пенкроф с Гербертом отправились вверх по реке, чтобы пополнить запасы топлива.

 Инженер и журналист вскоре достигли небольшой отмели в южной части озера, на которой остался лежать дюгонь. Огромные стаи птиц окружали эту груду мяса. Их пришлось отгонять камнями, так как Сайрес Смит хотел использовать жир дюгоня для нужд колонии. Что касается мяса этого животного, то оно должно было быть очень вкусно ведь в некоторых областях Малайского архипелага его подают только к столу вельмож. Но это уже касалось Наба.

 Сайреса Смита занимали в это время другие мысли. Вчерашнее происшествие не выходило у него из головы. Ему хотелось проникнуть в тайну подводного боя и узнать, какой сородич мастодонтов или других морских чудовищ причинил дюгоню такую страшную рану. Инженер стоял на берегу озера, пристально вглядываясь в его спокойные воды, блиставшие в лучах утреннего солнца, но не видел ничего особенного.

 Вокруг маленькой отмели, на которой лежал дюгонь, вода была не особенно глубока, но дальше озеро постепенно понижалось, и в центре глубина его могла быть довольно значительна. Это озеро, в сущности, представляло собой широкий бассейн, наполняемый водой Красного ручья.

 — Ну что же, Сайрес, — сказал журналист, — в озере не видно, кажется, ничего подозрительного?

 — Да, мой дорогой Спилет, — ответил инженер. — Я совершенно не могу себе объяснить вчерашнее происшествие.

 — Должен сознаться, — сказал Гедеон Спилет, что эта рана кажется мне, по меньшей мере, необычайной. Столь же непонятно, почему Топа с такой силой выбросило из озера. Можно подумать, что его подкинула чья-то мощная рука и та же рука, вооруженная кинжалом, прикончила дюгоня.

 — Да, — задумчиво проговорил инженер, — во всем этом есть что-то загадочное. Но разве вам более понятно, Спилет, каким образом я сам был спасен, кто избавил меня от гибели и перенес к дюнам? Не правда ли, это столь же необъяснимо. Я чувствую, что здесь есть какая-то тайна, которую мы, несомненно, когда-нибудь раскроем. Давайте внимательно наблюдать, но не стоит обращать внимание наших товарищей на эти странные обстоятельства. Сохраним наши мысли про себя и будем спокойно работать. Пока еще, как мы знаем, не удалось обнаружить, куда уходили избыточные воды озера. Но так как оно, по всей видимости, не выступало из берегов, то где-нибудь должен, конечно, был быть сток.

 Стоя около мели, инженер не без удивления заметил довольно сильное течение. Он бросил в воду несколько щепок и увидел, что их несет к югу. Сайрес Смит по берегу пошел в направлении течения и достиг южной оконечности озера.

 Тут уровень воды несколько понижался, словно она уходила в какую-то подземную трещину.

 Инженер приложил ухо к земле и прислушался. Он совершенно явственно услышал подземный шум водопада.

 — Здесь-то и находится сток воды! — сказал он, поднимаясь на ноги. — Именно здесь она пробила ход в гранитном массиве и устремилась в море через какую-то впадину, которую мы бы могли использовать. Я непременно узнаю, где этот сток!

 Инженер срезал длинную ветку, очистил ее от листьев и, погрузив в воду, обнаружил под водой на глубине лишь одного фута широкую яму. Эта яма и была отверстием водостока, который Сайрес Смит так долго искал. Течение в этом месте было настолько сильным, что ветку вырвало из рук инженера, и она исчезла под водой.

 — Теперь уже нельзя сомневаться, — повторял Сайрес Смит. — Отверстие водостока находится здесь, и я сумею обнажить его.

 — Каким образом? — спросил Гедеон Спилет.

 — Для этого нужно понизить уровень воды в озере на три фута.

 — Но как же понизить ее уровень?

 — Мы откроем ей другой, более широкий выход.

 — В каком смысле?

 — Там, где берег озера ближе всего подходит к стене.

 — Но ведь эта стена гранитная!

 — Ну что же? — сказал инженер. — Я взорву гранит, вода в озере спадет, и отверстие обнажится.

 — И образуется водопад, — прибавил Гедеон Спилет.

 — И мы используем его силу! — воскликнул инженер. — Идемте скорей!

 Сайрес Смит увлек и журналиста, который так верил в способности своего товарища, что не сомневался в успехе. И все же, можно ли взорвать гранитную стену, можно ли без пороха и с весьма несовершенными инструментами разбить эти каменные глыбы? По силам ли инженеру эта задача?

 Вернувшись в Трубы, Сайрес Смит и журналист застали Пенкрофа и Герберта за разгрузкой топлива.

 — Дровосеки скоро закончат работу, мистер Сайрес, — смеясь, сказал моряк. — И когда вам понадобятся каменщики…

 — Мне нужны не каменщики, а химики, — ответил инженер.

 — Да, — повторил Гедеон Спилет — Мы собираемся взорвать остров.

 — Взорвать остров! — вскричал Пенкроф.

 — Вернее, часть острова, — сказал инженер. Сайрес Смит ознакомил товарищей с результатом своих наблюдений. По его мнению, в гранитном массиве, на котором покоилось плато Дальнего Вида, должна быть обширная впадина. Инженер намеревался добраться до нее. Для этого необходимо прежде всего обнажить отверстие, через которое уходила вода, то есть понизить ее уровень, предоставив ей более широкий выход. Отсюда необходимость приготовить взрывчатое вещество и пробить широкое отверстие в каком-нибудь другом участке стены. Это и хотел осуществить Сайрес Смит с помощью минералов, предоставленных в его распоряжение природой.

 Излишне говорить, что его товарищи, особенно Пенкроф, отнеслись к этому плану с огромным энтузиазмом. Грандиозные предприятия — взрыв стены, создание искусственного водопада — все это было по душе моряку. Он выразил готовность стать химиком, раз инженеру нужны химики, или каменщиком, или сапожником — чем угодно, даже учителем танцев и хороших манер, если понадобится. Наб и Пенкроф получили задание извлечь жир дюгоня и сохранить его мясо, которое должно было пойти в пищу. Не ожидая дальнейших объяснений, они сейчас же пустились в путь. Их вера в Сайреса Смита была безгранична.

 Спустя несколько минут инженер, Гедеон Спилет и Герберт, таща за собой салазки, направились к залежам каменного угля, где было много серного колчедана. Этот минерал обычно встречается в самых молодых осадочных породах, и Сайресу Смиту уже удалось найти образцы его. Весь день ушел на переноску колчедана в Трубы. К вечеру его набралось несколько тонн.

 8 мая инженер приступил к делу. Серный колчедан состоит главным образом из угля, кремнезема, глинозема и сернистого железа, которое находится в нем в избытке.

 Задача заключалась в том, чтобы его выделить и как можно быстрее обратить в железный купорос. Из железного купороса можно будет получить серную кислоту.

 Такова была конечная цель всей процедуры. Серная кислота — одно из наиболее употребительных химических веществ. Эта кислота должна была в дальнейшем оказаться колонистам очень полезной для изготовления свечей и дубления кожи, но в данный момент инженер предназначал ее для других целей. Сайрес Смит выбрал за Трубами обширную площадку и тщательно разровнял ее. Он набросал на землю груду веток мелкого хвороста и положил сверху несколько кусков сернистого сланца. Все это сооружение было затем покрыто тонким слоем предварительно измельченного колчедана.

 Затем ветки подожгли, и сланец, содержащий уголь и серу, воспламенился. Тогда подбавили еще колчедана, который образовал огромную кучу; сверху ее покрыли травой и землей, оставив несколько отверстий для тяги. Так поступают, когда хотят обуглить штабеля дров, чтобы превратить их в уголь.

 После этого химическая реакция должна была протекать сама собой. Требуется, по меньшей мере, десять-двенадцать дней, чтобы сернистое железо превратилось в железный купорос, а глинозем — в сернокислый глинозем. Оба эти вещества одинаково растворимы, тогда как кремнезем, жженый уголь и зола не растворяются.

 В то время, как завершался этот процесс, Сайрес Смит организовал другие работы. Его товарищи помогали ему с отменным усердием, можно сказать — с азартом. Пенкроф с Набом сняли с дюгоня жир и собрали его в большие глиняные кувшины. Из этого жира, подвергнув его обмыливанию, надо было выделить глицерин. Для этой цели достаточно обработать жир содой или известью. Оба эти вещества, действуя на жир, образуют мыло и изолируют глицерин, который был нужен инженеру. В извести Сайрес Смит, как известно, не испытывал недостатка, но при обработке жира известью получается известковое мыло, которое нерастворимо и, следовательно, бесполезно. Применяя соду, можно, наоборот, получить растворимое мыло, полезное в хозяйстве. Как человек практический, Сайрес Смит предпочитал добыть соду. Это было нетрудно, так как у озера в изобилии попадались всевозможные морские растения — солянки, полудники и разные водоросли. Колонисты набрали множество этих растений, сложили их в открытые ямы и подожгли. Водоросли горели несколько дней, пока вся зола не расплавилась от жара, и наконец превратились в плотную сероватую массу, известную под названием натуральной соды.

 Получив соду, инженер обработал ею жир, и в его распоряжении оказались растворенное мыло и нейтральное вещество — глицерин.

 Но это было не все. Для осуществления его планов Сайресу Смиту требовалось еще другое вещество — азотнокислый поташ, который чаще называют селитрой.

 Сайрес Смит мог бы изготовить это вещество, обрабатывая азотной кислотой углекислый поташ, который легко получить из растительной золы. Но азотной кислоты как раз не было; как раз ее он и хотел в конце концов добыть, получился заколдованный круг, из которого Сайрес Смит никогда бы не вышел. К счастью, природа сама доставила ему селитру, которую надо было лишь подобрать. Герберт нашел залежи селитры в северной части острова, у подножия горы Франклина, и ее оставалось только очистить.

 Эти разнообразные работы продолжались с неделю и закончились раньше, чем завершилось превращение сернистого железа в железный купорос. За оставшееся время колонисты успели изготовить из лепной глины огнеупорную посуду и построить особого устройства кирпичную печь, которая должна была служить для перегонки железного купороса. Все это было выполнено к 18 мая, то есть примерно к тому времени, когда закончилась химическая реакция. Гедеон Спилет, Герберт, Наб и Пенкроф под умелым руководством инженера стали настоящими рабочими. Впрочем, необходимость — лучший учитель во всех случаях жизни.

 Когда куча серного колчедана окончательно разложилась под действием огня, получившиеся вещества, то есть железный купорос, сернокислый глинозем, кремнозем, золу и остатки угля сложили в большие тазы с водой, смесь взболтали, дали ей отстояться и затем слили с осадка: получилась прозрачная жидкость, содержащая в растворе железный купорос и сернистый глинозем. Остальные вещества, как нерастворимые, остались в твердом состоянии. В конце концов, когда жидкость частично испарилась, образовались кристаллы железного купороса. Неиспарившуюся жидкость, содержащую сернистый глинозем, просто вылили.

 Итак, в распоряжении Сайреса Смита оказалось порядочное количество кристаллов железного купороса, из которых предстояло извлечь серную кислоту.

 В промышленности для изготовления серной кислоты применяются различные дорогостоящие аппараты. Для этого нужны большие заводы, специальные аппараты, приборы из платины, свинцовые камеры, применяемые для кислоты, в которых происходит преобразование, и т. п. У инженера не было этих аппаратов, но он знал, что кое-где, в частности в Богемии, серную кислоту изготовляют не столь сложным способом, причем она даже получается более крепкой. Таким образом добывают так называемую нордгаузенскую кислоту^[23].

 Чтобы получить серную кислоту, инженеру оставалось произвести еще только одну операцию: прокалить кристаллы железного купороса в замкнутом сосуде, чтобы кислота выделилась в виде пара. Сгустившись, пары превратятся в серную кислоту.

 Для этой-то процедуры и понадобились огнеупорная посуда, в которую были положены кристаллы, и печь, где должна была происходить перегонка кислоты. Операция удалась на славу, и 20 мая, через двенадцать дней после начала своего опыта, инженер оказался обладателем того вещества, которому он рассчитывал найти столь разнообразное применение. Зачем же, однако, нужно было ему это вещество? Очень просто: для того, чтобы получить азотную кислоту. Это оказалось нетрудно. Азотную кислоту удалось добыть перегонкой из селитры, обработанной серной кислотой.

 Но как же, в конце концов, думал инженер применить азотную кислоту? Его товарищи еще не знали этого, так как Сайрес Смит не открыл им до конца своих планов. Между тем инженер приближался к своей цели. Еще одна, последняя операция, и он будет иметь продукт, который потребовал столько работы для своего изготовления.

 Выпарив глицерин в водяной ванне, Сайрес Смит подлил к нему азотной кислоты и получил, не применяя охлаждающей смеси, несколько пинт желтой маслянистой жидкости. Все это Сайрес Смит проделал один, в сторонке, вдали от Труб, так как не была исключена опасность взрыва. Он принес товарищам сосуд с жидкостью и кратко сказал:

 — Вот вам нитроглицерин.

 Действительно, это был нитроглицерин ужасное вещество, обладающее в десять раз большей взрывчатой силой, чем порох, и причинившее уже так много несчастий. Правда, с тех пор как нитроглицерин научились превращать в динамит, смешивая его с каким-нибудь пористым веществом — например, глиной или сахаром, способным удержать опасную жидкость, им можно пользоваться с меньшим риском. Но в то время, когда колонисты действовали на острове Линкольна, динамит еще не был известен.

 — Что же, эта водичка и взорвет наши скалы? — с недоверчивым видом спросил Пенкроф.

 — Да, мой друг, — ответил инженер. — Сила действия нитроглицерина будет особенно велика, потому что гранит очень тверд и окажет большое сопротивление взрыву.

 — А когда мы это увидим, мистер Смит? Завтра, как только успеем сделать подкоп.

 На следующий день, 21 мая, наши саперы с самой зари отправились на стрелку на западном берегу озера Гранта, находившуюся в пятистах шагах от морского побережья. В этом месте плато было ниже уровня воды, которую сдерживали только гранитные стены. Было очевидно, что, если взорвать эти стены, вода устремится в отверстие, потечет по наклонной поверхности плато и низвергнется на берег моря. Вследствие этого понизится уровень воды в озере и обнажится отверстие водоспуска. А этого и хотели достигнуть колонисты.

 Итак, предстояло разбить гранитные рамки, окаймляющие озеро. По указанию Смита, Пенкроф, ловко и энергично действуя киркой, принялся долбить наружный слой гранита. Отверстие, которое надлежало пробить, должно было начинаться на горизонтальной грани стены и углубляться наискось, чтобы подкоп проходил значительно ниже уровня воды в озере. При этом условии сила взрыва, раздвинув скалы, откроет воде широкий выход наружу, так что уровень ее сильно понизится.

 Работа оказалась длительной. Инженер, желавший произвести взрыв страшной силы, намеревался употребить для этой цели не меньше десяти литров нитроглицерина. Но Пенкроф, чередуясь с Набом, проявил та кое усердие, что часов около четырех дня подкоп был готов.

 Оставалось только найти способ поджечь взрывчатое вещество. Обычно нитроглицерин воспламеняют затравкой из гремучего пороха, детонация которого вызывает взрыв. Для взрыва нитроглицерина необходим толчок; если просто зажечь его, он сгорит, не взорвавшись.

 Сайрес Смит, разумеется, мог бы сделать затравку. Для замены пороха он без труда изготовил бы вещество, сходное с пироксилином, — ведь азотная кислота у него была. Это вещество, заключенное в патрон и положенное в нитроглицерин, можно было бы взорвать, поджегши фитиль, и вместе с ним взорвать нитроглицерин.

 Но Сайрес Смит знал, что нитроглицерин обладает свойством взрываться от детонации. Он решил использовать это свойство, готовый в случае неудачи применить какой-нибудь другой способ.

 Удара молотком по нескольким каплям нитроглицерина, разлитым на твердой поверхности, достаточно, чтобы вызвать взрыв. Но тот, кто нанесет этот удар, неизбежно должен пасть жертвой взрыва. Сайресу Смиту пришло в голову подвесить к палке над отверстием подкопа тяжелый кусок железа, укрепленный на толстой веревке. Другую веревку, пропитанную серой, он собирался привязать одним концом к середине первой, а свободный конец протянуть по земле на несколько футов от подкопа. Если поджечь вторую веревку, она догорит до места соединения с первой; тогда первая веревка вспыхнет и разорвется, и кусок железа упадет на нитроглицерин.

 Сайрес Смит и его товарищи немедля соорудили такой аппарат. После этого инженер, попросив остальных колонистов отойти подальше, наполнил отверстие нитроглицерином до самого входа и разбрызгал несколько капель взрывчатой жидкости на подвешенный сверху кусок железа.

 Затем Сайрес Смит взял в руки свободный конец веревки, пропитанной серой, поджег его и присоединился к своим товарищам.

 Веревка должна была гореть двадцать пять минут. И действительно, двадцать пять минут спустя раздался взрыв невообразимой силы. Весь остров словно содрогнулся. Целая туча камней взлетела в воздух, как будто исторгнутая вулканом. Сотрясение воздуха было так сильно, что стены Труб зашатались. Колонисты попадали, хотя взрыв произошел на расстоянии двух миль с лишком.

 Поднявшись, они взобрались на плато и бегом бросились к тому месту, где берег озера должен был быть разворочен. Троекратное «ура» вырвалось из их груди. В гранитной стене зияла широкая брешь. Быстрый поток, пенясь, бежал по поверхности плато и, достигнув его края, низвергался вниз с высоты трехсот футов.

Пенкроф уже ни в чем не сомневается. — Старый водосток. — Спуск под землю. — Дорога сквозь гранит. — Топ исчез. — Центральная пещера. — Внутренний колодец. — Тайна. — Работа киркой. — Возвращение.

 План Сайреса Смита удался. Но инженер, как всегда, не выказывал признаков удовлетворения. Плотно сжав губы, не двигаясь с места, он пристально смотрел вперед. Герберт был в восторге. Наб прыгал от радости. Пенкроф покачивал своей большой головой и бормотал:

 — Ну и молодец же наш инженер!

 Действительно, сила действия нитроглицерина была могущественна. Убыль воды в озере оказалась весьма значительной и, по крайней мере, в три раза превосходила утечку через старый водоспуск. Вследствие этого уровень озера должен был вскоре понизиться не меньше чем на два фута.

 Колонисты вернулись в Трубы, чтобы захватить рогатины, веревки, огниво и трут, и затем снова направились на плато. Топ сопровождал их.

 По дороге моряк сказал, обращаясь к инженеру:

 — А знаете, мистер Смит, ведь этой прелестной жидкостью можно было бы взорвать весь наш остров.

 — Без всякого сомнения, — ответил Сайрес Смит — Это только вопрос количества. А нельзя ли употребить нитроглицерин для зарядки ружей? — спросил моряк.

 — Нет, Пенкроф: это чересчур разрушительное вещество. Но нам нетрудно было бы приготовить хлопчатобумажный или даже обыкновенный порох, раз у нас имеются азотная кислота, селитра, сера и уголь. Чего нам не хватает, так это ружей.

 — О, мистер Сайрес, — сказал моряк, — стоит только захотеть!..

 Пенкроф, видимо, навсегда вычеркнул слово «невозможно» из словаря острова Линкольна.

 Достигнув плато Дальнего Вида, колонисты сейчас же направились к той части озера, где находилось отверстие старого водоспуска. Теперь оно, вероятно, уже обнажилось. Этот спуск, очевидно, стал проходимым, и его, должно быть, нетрудно было обследовать.

 Спустя несколько мгновений колонисты подошли к берегу озера. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что цель достигнута. Действительно, в гранитной стене, уже не покрытой водой, виднелось желанное отверстие. К нему вела узкая стенка, обнажившаяся после того, как спала вода. Ширина отверстия была футов в двадцать, но высота его не превосходила двух футов. Оно напоминало сточную канаву у края тротуара. Колонистам нелегко было в него пролезть, но Наб и Пенкроф, вооружившись кирками, менее чем в час достаточно увеличили глубину отверстия. После этого инженер подошел ко входу и установил, что уклон стен в верхней части водоспуска не превышает тридцати — тридцати пяти градусов. Если их покатость всюду одинакова, то по водоспуску можно пройти до самого моря. В случае обнаружения в гранитном массиве сколько-нибудь глубокой впадины, ее, может быть, удастся использовать.

 — Ну, мистер Сайрес, почему мы стоим? — спросил моряк, которому не терпелось войти в узкий проход. Видите, Топ опередил нас.

 — Прекрасно, — ответил инженер. — Но ход нужно осветить Наб, ступай нарежь смолистых веток.

 Наб и Герберт бросились к берегу озера, поросшему соснами и другими хвойными деревьями, и вскоре вернулись, неся ветки, которые должны были служить факелами. Эти ветки зажгли искрой от огнива, и колонисты с Сайресом Смитом во главе углубились в темный тесный коридор, некогда наполненный водой озера. Вопреки предположениям, диаметр прохода постепенно расширялся. Вскоре колонисты уже могли идти вперед не нагибаясь. Гранитные стены, много столетий омываемые водой, были очень скользкие, и исследователи каждую минуту рисковали упасть. По примеру путешественников в горах, они привязали себя друг к другу веревками. К счастью, выступы в граните, напоминавшие ступеньки лестницы, значительно облегчали спуск. Там и сям сверкали на камнях не высохшие еще капельки воды, переливаясь при свете факелов; казалось, что стены покрыты бесчисленными сталактитами. Инженер пристально всматривался в черный гранит. Он не заметил никаких признаков слоистости или трещин. Масса мелкозернистого камня была очень плотна. Следовательно, проход был такого же древнего происхождения, как остров, а не возник постепенно, под напором воды. Плутон, а не Нептун создал его. На стенах были еще заметны следы деятельности вулканических сил, до сих пор не смытые водой.

 Колонисты спускались очень медленно. Не без волнения углублялись они в недра массива, где до них, очевидно, не бывал ни один человек. Занятые своими мыслями, они почти не разговаривали. Сознание, что во внутренних впадинах, сообщающихся с морем, могли обитать осьминоги и другие опасные головоногие, заставляло их соблюдать некоторую осторожность.

 Впрочем, во главе экспедиции шел Топ, на чутье которого можно было полагаться. В случае опасности верный пес не замедлил бы поднять тревогу.

 Спустившись футов на сто по довольно извилистой дороге, Сайрес Смит остановился. Товарищи его подошли к нему. Впадина, где они сделали привал, была выдолблена водой и представляла собой небольшую пещеру. Со сводов ее падали капли воды. Но они просачивались сквозь стенки массива. Это были последние остатки потока, который так долго наполнял впадину. В воздухе, слегка влажном, не чувствовалось никакого неприятного запаха.

 — Ну что же, Сайрес, — сказал Гедеон Спилет, вот вам и пещера, никому не ведомая и укрытая от всех. А жить в ней все-таки невозможно.

 — Почему? — спросил Пенкроф.

 — Она слишком мала и темна.

 — А нельзя ли ее расширить и углубить и пробить в ней отверстия для воздуха? — сказал Пенкроф, которому все казалось теперь возможным.

 — Пойдем дальше, проговорил Сайрес Смит. — Будем продолжать наши исследования. Может быть, природа и избавит нас от этого труда.

 — Мы прошли всего лишь треть расстояния, — заметил Герберт.

 — Да, около трети, — подтвердил Сайрес Смит. — Мы спустились футов на сто от отверстия; возможно, что еще сотней футов ниже…

 — Где же Топ? — перебил Наб инженера.

 Колонисты обыскали пещеру. Собаки не было.

 — Он, наверное, побежал вперед, — сказал Пенкроф.

 — Пойдем за ним, — проговорил инженер.

 Спуск продолжался. Сайрес Смит тщательно отмечал все отклонения от прямой линии. Несмотря на множество поворотов, нетрудно было заметить, что водосток ведет к морю. Колонисты спустились еще футов на пятьдесят. Внезапно они услышали какие-то отдаленные звуки, доносившиеся из глубины массива. Исследователи остановились и прислушались. Эти звуки, гулко отдававшиеся в тоннеле, отчетливо доходили до их ушей.

 — Это Топ лает! — вскричал Герберт.

 — Да, — подтвердил Пенкроф. — Наша верная собака чем-то разгневана.

 — Это становится все интересней, — шепнул журналист Пенкрофу.

 Моряк утвердительно кивнул головой.

 Сайрес Смит и его товарищи бросились на помощь собаке. Голос Топа слышался все явственнее. В его отрывистом лае чувствовалась непонятная ярость. Неужели на него напало какое-нибудь животное, обеспокоенное его вторжением? Колонистов охватило величайшее любопытство. Забыв об опасности, они бросились вперед, быстро спускаясь или, скорее, скользя по стенам водостока. Шестьюдесятью футами ниже они увидели Топа.

 В этом месте проход расширялся в обширную, великолепную пещеру. Топ яростно лаял, бегая взад и вперед. Пенкроф и Наб, размахивая факелами, освещали все закоулки пещеры. Герберт, Сайрес Смит и Гедеон Спилет держали рогатины наготове.

 Огромная пещера была пуста. Колонисты обошли ее во всех направлениях и не увидели ни одного зверя, ни одного живого существа. А между тем Топ продолжал лаять. Ни угрозой, ни лаской его нельзя было успокоить.

 — Где-нибудь должно быть отверстие, через которое воды озера уходили в море, — сказал Сайрес Смит.

 — Это верно! — воскликнул Пенкроф. — Мы еще, чего доброго, провалимся в какую-нибудь дыру.

 — Ищи, Топ, ищи! — закричал инженер.

 Собака, подстрекаемая словами хозяина, подбежала к краю пещеры и залаяла вдвое громче прежнего.

 Колонисты последовали за Топом. При свете факелов их глазам представилось широкое отверстие колодца, вырытого в граните. Именно отсюда изливалась в море вода, некогда заключенная в массиве. Но на этот раз это был не наклонный, легко проходимый коридор, а совершенно отвесный колодец, спуститься по которому было невозможно.

 Колонисты поднесли факелы к отверстию колодца. В нем ничего не было видно. Сайрес Смит оторвал горящую ветку и бросил ее вниз.

 Пылающая смола, светившая еще ярче от быстрого падения, озарила внутренность колодца, но он по-прежнему казался пустым. Затем пламя затрещало и угасло: ветка достигла поверхности воды, то есть уровня моря.

 По продолжительности падения ветки инженер определил глубину колодца. Она оказалась равной приблизительно девяноста футам.

 — Вот наше жилище, — сказал Сайрес Смит.

 — Но оно кем-то занято, — возразил Гедеон Спилет, которого все еще мучило любопытство.

 — Ну, значит этот кто-то земноводный или другой зверь — убежал через колодец и уступил нам место, — ответил инженер.

 — Все равно! — сказал Пенкроф. — Мне очень бы хотелось быть на месте Топа пятнадцать минут назад. Ведь не без причины же он лаял.

 Сайрес Смит задумчиво смотрел на собаку, шепча про себя:

 — Да, Топ, наверное, знает больше нашего, и не только об этом.

 Между тем желания колонистов почти полностью осуществились. Случай и чудесная проницательность инженера сослужили им хорошую службу. Теперь в их распоряжении имелась обширная пещера, размеры которой было трудно определить при неверном свете факелов. Разделить эту пещеру на комнаты кирпичными стенами и превратить ее в жилой дом или хотя бы в большую квартиру казалось не слишком трудной задачей. Вода покинула ее, чтобы уже больше не возвращаться. Место было свободно.

 Оставалось преодолеть две трудности: необходимо было осветить эту впадину, пробитую в массивной скале, и облегчить доступ в нее. Об освещении сверху нечего было и думать, так как потолком пещеры являлась огромная гранитная глыба, но можно было попытаться пробить переднюю стену, выходившую к морю. Сайрес Смит, который во время спуска определил — правда, довольно приблизительно — наклон и длину водоспуска, предполагал, что толщина внешней стены не особенно велика. Пробив ее, можно было не только осветить пещеру, но и обеспечить проход в нее. Ведь проделать это и приставить к ней снаружи лестницу так же легко, как устроить окно.

 Инженер поделился своими мыслями с товарищами.

 — Если так, за работу, мистер Сайрес! — воскликнул Пенкроф.

 — Моя кирка при мне, и я уж сумею пробиться через эту стену. Где нужно долбить?

 — Здесь, — ответил инженер, указывая на довольно значительное углубление в толще стены.

 Пенкроф принялся за работу и целые полчаса при свете факелов отбивал куски гранита. Камень так и искрился под его киркой. Потом моряка по очереди сменили Наб и Гедеон Спилет. Работа продолжалась уже часа два, и можно было опасаться, что толщина стены превосходит длину кирки. Но вот Гедеон Спилет нанес последний удар, и кирка с размаху вылетела наружу.

 — Ура! Ура! — закричал Пенкроф. Стена была толщиной всего в три фута. Сайрес Смит приложил глаз к отверстию, которое возвышалось над землей на восемьдесят футов. Он увидел край берега, остров и за ним необозримое море.

 В широкое отверстие хлынул свет и залил волшебным сиянием великолепную пещеру. В левой половине она имела не больше тридцати футов высоты и столько же ширины при длине в сто футов, но зато правая ее половина поражала огромными размерами, и своды ее смыкались на высоте более восьмидесяти футов. В некоторых местах их поддерживали, словно колонны в храме, беспорядочно разбросанные гранитные столбы. Боковые косяки, выгнутые дуги, стрельчатые ребра, темные пролеты, арки, украшенные многочисленными выступами в виде навесов, — словом, все элементы византийской, романской, готической архитектуры можно было видеть под потолком пещеры, созданной не рукой человека, а природой. Силы природы создали в гранитном массиве эту феерическую Альгамбру.

 Колонисты замерли на месте, охваченные восторгом. Вместо тесной впадины они видели перед собой чудесный дворец. Наб даже снял с головы шапку, как в храме.

 Крики радости вырвались из уст инженера и его товарищей. Громкое, раскатистое «ура» огласило темные своды пещеры.

 — Друзья мои, — вскричал Сайрес Смит, — мы зальем этот грот ярким светом и устроим в левой его половине комнаты, склады и кладовые, а в этой прекрасной пещере справа будет наш кабинет для занятий и музей!

 — А как мы ее назовем? — спросил Герберт.

 — Гранитным Дворцом, — ответил Сайрес Смит. Новое «ура» было ответом на это предложение. Между тем факелы почти догорели. Чтобы вернуться обратно, предстояло подняться по водостоку и выйти на вершину плато, и поэтому колонисты решили отложить на завтра приспособление своей новой квартиры под жилье.

 Перед уходом Сайрес Смит снова наклонился над речным отвесным колодцем, ведшим к морю, и внимательно прислушался. Он не услыхал никакого шума, даже плеска воды, которую должно было колебать волнение моря. Инженер бросил в колодец еще одну зажженную ветку. Стенки колодца на мгновение осветились, но Сайрес Смит, как и в первый раз, не увидел ничего подозрительного. Если спад воды и застиг врасплох какое-либо морское чудовище, то оно, очевидно, успело уплыть в море по подземному ходу, который проходил под морским берегом.

 Инженер стоял неподвижно, напрягая слух и не произнося ни слова.

 Наконец моряк подошел к нему и сказал, трогая его за локоть:

 — Мистер Смит!

 — Что, мой друг? — ответил инженер, как бы возвращаясь из царства мечты на землю.

 — Факелы скоро погаснут.

 — В путь! — ответил Сайрес Смит.

 Маленький отряд, покинув пещеру, начал подниматься по темному водостоку. Топ замыкал шествие, продолжая ворчать. Подъем оказался довольно трудным. Колонисты сделали короткую остановку в верхней пещере, служившей своего рода площадкой на середине этой гранитной лестницы, после чего они возобновили подъем.

 Вскоре воздух стал заметно свежее. На стенах уже не сверкали капельки воды: они высохли и испарились. Свет дымных факелов постепенно бледнел. Факел Наба погас совсем, и чтобы не оказаться в полном мраке, надо было спешить.

 Колонисты пошли быстрее, и около четырех часов, как раз в ту минуту, когда факел моряка тоже потух, Сайрес Смит и его товарищи вышли из отверстия водостока.

План Сайреса Смита. — Фасад Гранитного Дворца. Веревочная лестница. — Мечты Пенкрофа. — Пахучие травы. — Естественный крольчатник. — Водопровод для нового жилища. — Вид из окон Гранитного Дворца.

 На другой день, 22 мая, начались работы по приспособлению нового помещения под жилье. Колонистам не терпелось перебраться из неуютного жилища в Трубах в обширное сухое убежище, выбитое в самой толще скалы. Инженер не думал, однако, покидать Трубы окончательно: он предполагал превратить их в большую мастерскую.

 Прежде всего, Сайрес Смит решил точно установить, куда обращен фасад Гранитного Дворца. Он вышел на берег, к подножию стены. Кирка, выскользнувшая из рук Гедеона Спилета, очевидно, упала на землю отвесно. Следовательно, достаточно было найти кирку, чтобы установить, в каком месте стены пробито отверстие. Кирку удалось обнаружить без труда. Прямо над тем местом, где она вонзилась в песок, зияло отверстие на высоте восьмидесяти футов от берега. Несколько скалистых голубей уже залетели в эту узкую брешь. Они чувствовали себя в Гранитном Дворце полными хозяевами, как будто для них лишь он и был открыт.

 Инженер намеревался разделить правую половину пещеры на ряд комнат с общей прихожей и осветить их с помощью пяти окон и двери. Пенкроф охотно согласился на пять окон, но не понимал, к чему нужна дверь. Ведь водоспуск представляет собою естественную лестницу, по которой всегда будет легко войти в Гранитный Дворец.

 — Друг мой, возражал ему Сайрес Смит, — если нам с вами легко проникнуть в наше жилище через водосток, то это будет нетрудно и всякому другому. Наоборот, я намерен заткнуть отверстие водоспуска, герметически закрыть его и, если понадобится, даже совершенно замаскировать вход, подняв уровень воды посредством плотины.

 — А как же мы будем входить? — спросил Пенкроф.

 — По наружной лестнице, — ответил Сайрес Смит, по веревочной лестнице. Когда мы поднимем ее, наше жилище окажется совершенно не доступным.

 — Зачем такие предосторожности? — недоумевал Пенкроф. — До сих пор дикие звери не особенно нас беспокоили. Что же касается туземных жителей, то их на острове нет.

 — Вы совершенно в этом уверены, Пенкроф? — спросил инженер, пристально смотря на моряка.

 — Мы удостоверимся в этом лишь после того, как обследуем весь остров, — ответил Пенкроф.

 — Вы правы, — сказал Сайрес Смит. Пока что мы знакомы лишь с небольшой его частью. Но если у нас даже нет врагов на острове, они могут явиться извне: это область Тихого океана всегда считалась опасной. Необходимо на всякий случай принять меры.

 Сайрес Смит рассуждал вполне разумно, и Пенкроф без дальнейших возражений приготовился исполнять его приказания. В передней стене Гранитного Дворца было решено пробить пять окон и дверь и, кроме того, широкий пролет и несколько слуховых окошечек, которые позволили бы свету в изобилии проникать в эту великолепную квартиру. Фасад Гранитного Дворца был обращен на восток, и восходящее солнце будет приветствовать обитателей первыми своими лучами. Возвышаясь на восемьдесят футов над землей, передняя стена пещеры занимала часть берега — от выступа, образующего ребро над устьем реки Благодарности, до нагромождения скал, названного Трубами. Поэтому ненастные, то есть северо-восточные, ветры задевали ее лишь сбоку, так как она была прикрыта выступом. Для защиты от ветра и дождя инженер намеревался закрыть отверстие плотными ставнями, которые нетрудно было замаскировать. Впоследствии ставни предполагалось заменить остекленными рамами. Итак, прежде всего надлежало продолбить отверстия. Долбить крепкий камень киркой было бы слишком долго, а Сайрес Смит, как мы знаем, любил действовать энергично. У него оставалось еще некоторое количество нитроглицерина, и инженер употребил этот состав с пользой. Действие взрывчатой силы было сосредоточено в определенных точках, и отверстия получились именно там, где хотел Сайрес Смит. После этого отверстиям пяти окон, большого пролета и слуховых окошек придали киркой и мотыгой стрельчатую форму, и они приобрели довольно прихотливые очертания. Спустя несколько дней после начала работ Гранитный Дворец был уже ярко освещен лучами солнца, проникавшими в самые укромные уголки пещеры.

 По плану Сайреса Смита, квартира должна была состоять из пяти комнат с видом на море. Справа намечалась входная дверь, к которой должна была примыкать наружная лестница, далее — кухня в тридцать футов шириной, столовая в сорок футов, общая спальня и, наконец, «комната для друзей», смежная с большим залом. Эта последняя комната была предложена Пенкрофом.

 Комнаты, на которые разделился, согласно этому плану, Гранитный Дворец, составляли лишь часть пещеры. Параллельно комнатам тянулся длинный коридор, отделявший их от просторного склада инструментов, провизии и различных припасов. Все продукты флоры и фауны острова могли храниться там в наилучших условиях, совершенно защищенные от сырости. Места было сколько угодно, и каждый предмет можно было положить куда следует. Кроме того, колонисты имели еще в своем распоряжении маленький грот, расположенный выше большой пещеры. Он должен был заменять в этой квартире чердак.

 Теперь оставалось осуществить намеченный план. Саперы снова превратились в кирпичников. Кирпичи по мере изготовления складывались у подножия стены Гранитного Дворца.

 До сих пор Сайрес Смит и его товарищи проникали в пещеру лишь через старый водосток. При таком способе сообщения им приходилось, во-первых, подниматься на плато Дальнего Вида, делая крюк по берегу реки, спускаться на двести футов вниз и вновь подниматься, чтобы вернуться на плато. Это было утомительно и требовало времени. Сайрес Смит решил немедленно приступить к изготовлению крепкой веревочной лестницы. Подняв эту лестницу, можно было бы сделать Гранитный Дворец совершенно не доступным. Лестница была изготовлена очень тщательно и не уступала в прочности толстому корабельному канату. Для перекладин послужили легкие, но крепкие ветки красного кедра. Вся работа была исполнена искусными руками Пенкрофа.

 Из растительных волокон сплели еще несколько веревок и соорудили неуклюжий кран. Таким образом, кирпичи нетрудно было поднимать до уровня дворца, и переноска строительного материала значительно упростилась.

 Колонисты тотчас же приступили к внутренней отделке своего жилища. В извести недостатка не было, а кирпичей, готовых к употреблению, изготовили несколько тысяч. Срубы перегородок — правда, весьма примитивные — вскоре уже стояли на своих местах, и через несколько дней помещение разделили по плану на комнаты и склады.

 Все эти работы быстро осуществлялись под руководством инженера, который сам ловко действовал молотком и лопатой. Сайрес Смит не отказывался ни от какой работы, служа примером своим понятливым и усердным товарищам. Все работали спокойно, даже весело. Пенкроф, всегда готовый сострить, искусный плотник, канатчик и каменщик, заражал всю компанию своей веселостью. Его вера в Сайреса Смита не имела границ, ничто не могло поколебать ее. Вопрос об одежде и обуви — вопрос очень важный, — освещение дома в зимние вечера, использование плодородных земель, замена дикой флоры культурными растениями — все казалось ему нетрудным. Раз Сайрес Смит здесь, все удастся в свое время. Моряк мечтал о судоходных реках, удобных для перевозки даров земли, о будущей разработке рудников и каменоломен, о всевозможных машинах, о сети железных дорог — да, именно о сети железных дорог, которая покроет когда-нибудь их остров.

 Инженер не мешал Пенкрофу мечтать. Он не старался охладить пыл преданного моряка. Вера в будущее, он знал, заразительна. Слушая Пенкрофа, он даже улыбался и ни словом не выдавал беспокойства, которое он порой испытывал. В самом деле, в этой части Тихого океана, в стороне от курса кораблей, колонисты могли умереть, так и не дождавшись спасения. Им следовало рассчитывать на себя, и только на себя. Ведь остров Линкольна был так отдален от любого материка, что попытка достигнуть обитаемой земли на самодельной, несовершенной лодке была бы опасной и даже гибельной.

 — Но все-таки, — говорил Пенкроф, — мы можем дать сто очков вперед прежним робинзонам, которым каждая удача казалась чудом. И действительно, колонисты «знали», а тот, кто знает, преуспевает там, где другие прозябали бы и в конце концов погибли бы.

 Во время работы особенно отличался Герберт. Он был трудолюбив и сообразителен. Быстро все схватывая, он прекрасно выполнял задания. Сайрес Смит все больше привязывался к мальчику. Герберт относился к инженеру с горячей любовью и уважением. Пенкроф хорошо видел, что они крепко подружились, но нисколько не ревновал.

 Наб оставался верен себе. Как всегда, он был образцом храбрости, усердия, преданности и самоотверженности. Он так же верил в Сайреса Смита, как и Пенкроф, но не так бурно выражал свои чувства. Когда моряк начинал восхищаться, Наб всем своим видом отвечал ему: что же тут удивительного? Они с Пенкрофом очень любили друг друга и быстро перешли на «ты».

 Гедеон Спилет охотно исполнял свою долю работы и отнюдь не плошал, что несколько удивляло Пенкрофа. «Газетчик» — и, оказывается, не только все понимает, но все может сделать!

 Лестницу установили окончательно 28 мая. В ней было не меньше сотни ступенек, при общей высоте в восемьдесят футов. К счастью, Сайресу Смиту удалось разделить ее на две половины, так как стена на высоте сорока футов несколько выступала вперед. Этот выступ тщательно разровняли киркой и превратили в площадку. К ней была подвешена нижняя половина лестницы, и ее можно было втягивать веревкой наверх, до уровня дворца. Вторую лестницу прикрепили нижним концом к выступу, а верхним — к двери. Таким образом, подниматься стало значительно легче. В дальнейшем Сайрес Смит предполагал устроить гидравлический подъемник, который должен был окончательно избавить колонистов от утомления и потери времени.

 Жители Гранитного Дворца быстро научились пользоваться лестницей. Они были сильны и ловки, и Пенкроф, привыкший карабкаться по вантам, преподал им первые уроки лазания. Топ тоже нуждался в обучении. Бедный пес не был приспособлен для такой гимнастики. Но Пенкроф оказался усердным наставником, и Топ вскоре научился так же проворно карабкаться по лестнице, как его родичи, которых показывают в цирке. Моряк, понятно, частенько поднимал Топа на собственной спине, к великому удовольствию умной собаки.

 Следует заметить, что, несмотря на усиленные строительные работы, которые необходимо было закончить до наступления ненастного времени, продовольственный вопрос тоже не был забыт. Герберт и журналист, основные поставщики провизии для колонии, ежедневно посвящали несколько часов охоте. За отсутствием моста или лодки, река Благодарности еще являлась для них препятствием, и они могли промышлять только в лесу Якамара. Огромный массив, названный мысом Дальнего Запада, оставался пока необследованным. Экспедиция туда была отложена до первых весенних дней. Но лес Якамара изобиловал всякой дичью: там водилось, много кенгуру и диких кабанов. Луки и стрелы охотников великолепно делали свое дело. К тому же Герберт обнаружил близ юго-западной оконечности озера естественный крольчатник — слегка болотистую полянку, поросшую ивой и пахучими травами, наполнявшими воздух благоуханием. Среди них преобладали тимьян, базилик, чабер и другие представители семейства губоцветных, до которых кролики большие охотники.

 — Раз для кроликов накрыт стол, значит они должны быть где-нибудь поблизости, — справедливо заметил журналист.

 Охотники тщательно обследовали полянку. На ней было много полезных трав, и естествоиспытателю представлялась возможность изучить достаточно образцов растительного мира. Герберт набрал много побегов базилика, розмарина, мелиссы, буквицы и других растений, обладающих различными лекарственными свойствами: некоторые оказывали вяжущее, жаропонижающее действие, другие помогали от грудной болезни, лихорадки, ревматизма и судорог. На вопрос Пенкрофа, зачем нужна эта куча травы, Герберт ответил:

 — Чтобы лечиться. Чтобы пользоваться ими, если мы заболеем.

 — Отчего мы заболеем, если на острове нет докторов? — весьма серьезно спросил Пенкроф. На это нечего было возразить, но юноша тем не менее продолжал собирать травы, к большому удовольствию обитателей дворца. К тому же Герберт добавил к лекарственным растениям значительное количество листьев растения, широко известного в Южной Америке, из которых получается превосходный напиток под названием «чай освего».

 Наконец после долгих поисков охотники наткнулись на настоящий крольчатник. Почва у них под ногами была вся истыкана отверстиями, словно шумовка.

 — Норки! — закричал Герберт.

 — Совершенно верно, — подтвердил журналист.

 — Но живет ли в них кто-нибудь?

 — В этом весь вопрос.

 Этот вопрос не замедлил выясниться. Тысячи маленьких зверьков, похожих на кроликов, врассыпную бросились во все стороны. Они мчались с такой быстротой, что даже Топу не удалось обогнать их. Охотники с собакой тщетно преследовали этих зверьков-грызунов, легко от них ускользавших. Но журналист твердо решил унести с собой с полянки, по крайней мере, полдюжины зверьков. Прежде всего он хотел пополнить ими запас провизии; в дальнейшем маленьких четвероногих можно будет и приручить. Несколько силков, поставленных у норок, должны были обеспечить журналисту успех. Но у него не было под рукой силков, и их не из чего было сделать. Приходилось вооружиться терпением и разрывать палкой каждую нору. После целого часа работы удалось поймать четырех грызунов. Это были так называемые американские кролики, очень похожие на своих европейских братьев.

 Добыча была доставлена в Гранитный Дворец и пополнила меню ужина. Обитателями крольчатника не следовало пренебрегать, тем более что они оказались очень вкусными и могли явиться неистощимым ценным подспорьем для питания колонистов.

 31 мая перегородки были готовы. Оставалось только меблировать комнаты, и это должно было занять обитателей дворца в бесконечные зимние дни. В первой комнате, отведенной под кухню, поставили печь. Над трубой для выхода дыма нашим новоявленным печникам пришлось порядочно потрудиться. Сайрес Смит решил, что проще всего построить ее из глины. Не имея возможности дать дыму выход через потолок, колонисты пробили дыру в граните над самым окном кухни. К этой дыре и подвели косо протянутую трубу, как делают с трубами переносных печек. При сильном восточном ветре, дующем прямо на фасад дворца, печь, несомненно, должна была дымить, но восточный ветер дует не так часто, к тому же повар колонии Наб не обращал внимания на такие мелочи.

 Закончив внутреннюю отделку, инженер решил заделать отверстие старого водостока, чтобы совершенно закрыть доступ в пещеру с этой стороны. К отверстию подкатили большие глыбы камня и плотно скрепили их цементом. Сайрес Смит решил пока не затоплять вход водой озера, подняв ее уровень посредством плотины. Он просто скрыл его травой и кустарником, посаженным в щели между камнями. С наступлением весны эта зелень должна была пышно разрастись.

 Тем не менее инженер использовал водосток, чтобы отвести к новому жилищу небольшой ручеек. Маленькое отверстие, пробитое ниже уровня озера, дало колонистам неиссякаемый источник чистой питьевой воды, приносивший от двадцати пяти до тридцати галлонов^[24] влаги в сутки.

 Жильцы Гранитного Дворца никогда не должны были испытывать недостатка в воде.

 Наконец все было кончено — и как раз вовремя: наступала ненастная пора. В ожидании, пока инженер приготовит стекло, окна в передней стене снабдили толстыми ставнями. Гедеон Спилет красиво расположил на выступах скалы всевозможные растения и длинные стебли травы. Отверстия окон были окаймлены живописной зеленой рамкой.

 Обитатели Гранитного Дворца могли только восхищаться своим крепким, здоровым, неприступным жилищем. Из окон открывался безграничный горизонт, который на севере замыкался мысом Челюстей, а на юге — мысом Когтя. Вся бухта Союза расстилалась перед взорами колонистов во всем великолепии.

 Да, достойные труженики имели полное право гордиться. Пенкроф бурно восторгался своей, как он юмористически называл ее, «квартирой на шестом этаже, под самым чердаком».

Дождливое время. — Вопрос об одежде. — Охота на тюленей. — Изготовление свечей. — Внутренняя отделка Гранитного Дворца. — Два мостика. — Возвращение с устричной отмели. — Что нашел Герберт у себя в кармане.

 Зима вступила в свои права в июне, который соответствует европейскому декабрю. С первых же дней этого месяца начались непрерывные дожди и бури. Обитатели Гранитного Дворца по достоинству оценили свое жилище, защищенное от ненастья. Трубы явились бы недостаточным убежищем в зимнее время, и они опасались, что громадные воды прилива, гонимые ветром, каждую минуту могли ворваться в них. Инженер, предвидя такую возможность, принял на этот счет некоторые меры предосторожности, чтобы защитить кузницу и обжигательные печи.

 В течение всего июня производились работы, которые не мешали охоте и рыболовству, так что запасы провизии значительно пополнились. Пенкроф намеревался в первую свободную минуту устроить западни, от которых он ожидал большой пользы. Он сделал из волокон несколько силков, и не проходило дня, чтобы в них не попадалось определенное количество кроликов. Наб целый день коптил и солил их мясо, обеспечивая колонистов превосходными консервами.

 Вопрос об одежде подвергся серьезному обсуждению. У колонистов не было другого платья, кроме того, в котором шар выбросил их на остров. Это было крепкое и прочное платье, и наши островитяне обращались с ним очень бережно, но все же одежда и белье требовали замены. К тому же в случае суровой зимы колонистам пришлось бы изрядно померзнуть.

 Сайрес Смит, при всей своей изобретательности, упустил это из виду. Ему приходилось уделять внимание самым насущным нуждам: постройке дома, обеспечению пищей, а холода грозили наступить раньше, чем будет разрешен вопрос об одежде. Приходилось смириться и как-нибудь перезимовать, не слишком ропща на холод. С наступлением весны начнется охота на муфлонов, которых колонисты видели во время экспедиции на гору Франклина, а когда будет собрана их шерсть, инженер уж сумеет приготовить прочную теплую материю. Каким образом? Об этом придется подумать.

 — Ну что же, будем отогреваться в Гранитном Дворце, — сказал Пенкроф. — Топлива у нас много, и беречь его не к чему.

 — На острове Линкольна, судя по его широте, зима, вероятно, не слишком сурова, — заметил Гедеон Спилет. — Вы, кажется, говорили, Сайрес, что в Европе на тридцать пятой параллели лежит Испания?

 — Совершенно верно, — ответил инженер. — Но в Испании зимой иногда очень холодно. Там бывает и снег и лед, и остров Линкольна, быть может, подвергнется столь же суровым испытаниям. Впрочем, это все-таки остров, и я надеюсь, что климат на нем более умеренный.

 — А почему, мистер Сайрес? — спросил Герберт.

 — Видишь ли, мой мальчик, — ответил инженер, — море можно сравнить с огромным резервуаром, в котором накапливается летом тепло. Зимой оно возвращает тепло обратно, и поэтому в районах, прилегающих к океану, летняя температура ниже, а зимняя выше, чем в глубине материка.

 — Увидим, — сказал Пенкроф. — Не мучайте меня холодами, которые могут быть или не быть. Несомненно одно — дни стали короче, а вечера длинней. Не пора ли обсудить вопрос об освещении?

 — Это очень просто, — ответил инженер.

 — Что, обсудить просто?

 — Нет, разрешить.

 — А когда мы начнем?

 — Завтра. Мы устроим охоту на тюленей.

 — Чтобы сделать сальные свечи?

 — Что вы, Пенкроф, — стеариновые!

 И действительно, таков был план инженера, план вполне осуществимый, раз у него была известь и серная кислота, а тюлени могли снабдить его жиром, необходимым для выделки свечей.

 На следующий день, 5 июня, несмотря на довольно скверную погоду, колонисты отправились на островок. Как и в прошлый раз, пришлось ждать отлива, чтобы перебраться через пролив; поэтому было решено построить хоть какой-нибудь ялик, который облегчил бы сообщение с островом и дал возможность подняться по реке Благодарности во время большой экскурсии на юго-запад острова, которую отложили до первых погожих дней.

 Тюленей было много, и охотникам легко удалось убить рогатинами с полдюжины их. Наб и Пенкроф освежевали зверей и принесли в Гранитный Дворец жир и шкуры. Из последних предполагалось сделать крепкие сапоги.

 Охота доставила им почти триста фунтов жира, который должен был пойти на отливку свечей.

 Процесс их изготовления оказался весьма прост и дал не совсем совершенные, но вполне годные к употреблению изделия. Будь у Сайреса Смита только одна серная кислота, он мог бы отделить от кислоты глицерин, нагревая ее в смеси с естественным жиром, в данном случае — тюленьим. Из нового состава было бы уже легко выделить при помощи кипятка олеин, маргарин и стеарин. Но инженер предпочел ради упрощения дела обмылить жир посредством известки. В результате он получил известковое мыло, легко разлагающееся под действием серной кислоты; кислота осадила известь в виде сернокислой соли и освободила жирные кислоты.

 Первая из этих кислот — жидкая олеиновая кислота — была удалена сильным давлением; остальные — маргариновая и стеариновая — как раз и были нужны для отливки свечей.

 Эта последняя операция продолжалась меньше суток. После нескольких проб фитили решили сделать из растительных волокон. Их обмакнули в жидкую массу, и колонисты получили настоящие стеариновые свечи ручной выработки, которым не хватало только гладкости и белизны. Фитили не были пропитаны борной кислотой, и поэтому свечи не остеклялись по мере горения и сгорали не полностью, но Сайрес Смит изготовил пару превосходных щипцов для нагара, и в долгие зимние вечера свечи сослужили колонистам хорошую службу. Весь месяц внутри нового жилища было много работы. Столярам пришлось-таки потрудиться. Набор инструментов, пока еще достаточно первобытных, был усовершенствован и пополнен.

 В частности, удалось изготовить ножницы, и колонисты получили наконец возможность постричься и если не обрить, то хоть укоротить свои бороды. Герберт был еще совсем безбородый, у Наба же бородка была куцая, но зато их товарищи основательно заросли, и ножницы пришлись очень кстати.

 Изготовление ручной пилы типа так называемых ножовок потребовало бесконечных трудов, но в конце концов получился инструмент, которым — правда, с большими усилиями можно было резать дерево поперек волокна. В Гранитном Дворце появились столы, шкафы, украшавшие главные комнаты пещеры, а также кровати в виде рам, покрытых матрацами из водорослей. Кухня с полками, уставленными посудой, с духовой печью и большим куском пемзы для мытья имела очень уютный вид. Наб священнодействовал в ней, точно химик в своей лаборатории.

 Но столяры скоро превратились в плотников. Дело в том, что с появлением нового водостока пришлось построить мостки и на плато и на берегу озера. Плато и берег были теперь перерезаны потоком, который приходилось переходить, чтобы попасть в северную часть острова. Минуя поток, колонисты должны были делать большой крюк и подниматься к западу до самых истоков Красного ручья. Проще было устроить на плато и на берегу мостки длиною в двадцать — двадцать пять футов. Для этого понадобилось лишь несколько деревьев, очищенных топором. Работа заняла два-три дня. Установив мостки, Наб и Пенкроф воспользовались ими и посетили устричную отмель, которую обнаружили раньше около дюн. Они захватили с собой вместо неудобных салазок грубо сколоченную тачку и привезли несколько тысяч устриц, которые быстро обжились среди скал в естественных садках возле устья реки Благодарности. Эти моллюски были превосходны на вкус, и колонисты ели их почти ежедневно.

 Как видим, остров Линкольна, исследованный пока лишь в незначительной своей части, мог удовлетворить почти все потребности его обитателей. Обыскав более отдаленные уголки лесной области, тянувшейся от реки до мыса Пресмыкающегося, колонисты рассчитывали обнаружить еще новые сокровища. Однако островитяне все же испытывали недостаток в одном важном продукте. У них было немало азотистой и растительной пищи; волокнистые корни драцены, подвергнутые брожению, доставляли им кисловатый напиток вроде пива, с успехом заменявший воду; и даже сахар они сумели добыть, не имея ни тростника, ни свеклы, из сока сахарного клена, в изобилии попадавшегося на острове. Монарды, собранные в крольчатнике, дали вкусный чай; соли, этого единственного минерального продукта, необходимого для питания человека, тоже имелось сколько угодно, но хлеба… хлеба не было. Быть может, впоследствии колонисты смогут заменить его каким-нибудь суррогатом — саговой мукой или крахмалом хлебного дерева. Эти драгоценные деревья, возможно, встречались в лесах южной части острова. Однако до сих пор их не удалось найти.

 Тут сама судьба пришла на помощь колонистам. Правда, эта помощь была ничтожна, но Сайрес Смит при всем своем остроумии и изобретательности не мог бы создать то, что Герберт случайно нашел однажды, починяя свою куртку.

 В этот день шел проливной дождь. Колонисты собрались в большом зале Гранитного Дворца. Внезапно Герберт воскликнул:

 — Посмотрите-ка, мистер Сайрес: хлебное зерно! — И он показал своим товарищам зернышко, единственное зернышко, которое сквозь дырку в кармане куртки упало за подкладку.

 В Ричмонде Герберт имел привычку кормить голубей, которых подарил ему Пенкроф. Вот почему в кармане у него сохранилось зернышко.

 — Хлебное зерно? — с живостью переспросил инженер.

 — Да, мистер Сайрес. Но одно, всего одно.

 — Экая важность! — воскликнул Пенкроф. — Что мы можем сделать из одного хлебного зерна?

 — Хлеб, — ответил Сайрес Смит.

 — Ну да, хлеб, торты, пирожные! — подхватил Пенкроф. — Хлебом из этого зерна не подавишься.

 Герберт не придал особого значения своей находке и хотел было выбросить зерно, но Сайрес Смит взял его и, убедившись, что оно в хорошем состоянии, сказал, пристально смотря на Пенкрофа:

 — Знаете ли вы, сколько колосьев может дать одно зерно хлеба?

 — Один, разумеется, — удивленно ответил Пенкроф.

 — Нет, Пенкроф, несколько. А сколько в каждом колосе зерен?

 — Право, не знаю.

 — В среднем, восемьдесят. Значит, если мы посеем это зерно, то можем получить при первом урожае восемьсот зерен, при втором — шестьдесят четыре тысячи, при третьем — пятьсот двенадцать миллионов и при четвертом — более четырех миллиардов зерен. Вот какова пропорция.

 Товарищи инженера слушали его, не произнося ни слова. Эти цифры повергли их в изумление.

 — Да, друзья мои, — продолжал инженер, — такова геометрическая прогрессия плодородия природы. Но что значит размножение, хлебного зерна, колос которого приносит всего восемьсот зерен, в сравнении с семечком мака, приносящим тридцать две тысячи семян, или табачным семечком, превращающимся в триста шестьдесят тысяч зерен! Если бы ничто не уничтожало этих растений и не препятствовало их размножению, они бы в несколько лет заполнили всю Землю.

 Но инженер еще не закончил свой допрос.

 — Знаете ли вы, Пенкроф, — спросил он, — сколько четвериков составляют эти четыреста миллиардов зерен?

 — Нет, не знаю, — отвечал моряк. Но зато я знаю, что я осел.

 — Больше трех миллионов четвериков, считая по сто тридцать тысяч зерен на четверик.

 — Три миллиона! — вскричал Пенкроф.

 — Три миллиона.

 — В четыре года?

 — В четыре, а может быть, и в два, если, как я надеюсь, нам удастся в этих широтах собрать по два урожая в год.

 На это Пенкроф мог ответить только громким «ура».

 — Вот видишь, Герберт, — продолжал инженер, — твоя находка имеет для нас очень важное значение. Все, решительно все, друзья мои, может быть нам полезно в теперешних условиях. Прошу вас, не забывайте этого.

 — Нет, не забудем, мистер Сайрес, — ответил Пенкроф. — Если я где-нибудь найду табачное семечко, которое принесет триста шестьдесят тысяч семян, то будьте спокойны, я уж его не выброшу… И знаете, что нам остается делать?

 — Посеять это зерно, — сказал Герберт.

 — Да, и притом с величайшей осторожностью, — добавил Гедеон Спилет. — Ведь от него зависит все наше будущее.

 — А вдруг оно не вырастет? — воскликнул Пенкроф.

 — Вырастет! — сказал Сайрес Смит.

 Было 20 июня, то есть самое подходящее время для посева единственного драгоценного зернышка. Сначала его хотели посадить в горшок, но, подумав, реши то положиться на природу и доверить его земле. Это было сделано в тот же день. Понятно, что были приняты все меры, чтобы посев был удачен.

 Погода слегка прояснилась, и колонисты поднялись на крышу Гранитного Дворца. Они выбрали на плато местечко, укрытое от ветра и доступное лучам солнца, расчистили его, тщательно выпололи и даже разрыли почву, чтобы удалить насекомых и червей. Затем насыпали слой земли с небольшой примесью извести, окружили «поле» изгородью и наконец опустили в землю драгоценное зернышко.

 Можно было подумать, что колонисты закладывают первый камень нового здания. Пенкрофу вспомнился день, когда он с такими предосторожностями зажигал свою единственную спичку. Но сейчас дело было важнее. Ведь островитянам тем или иным способом все равно удалось бы добыть огонь, но никакие человеческие силы не могли бы создать снова это хлебное зерно, если бы оно, на беду, погибло.

Несколько градусов ниже нуля. — Исследование болот на юго-востоке. — Шакаловые лисицы. — Вид моря. — Беседа о будущем Тихого океана. — Непрестанная работа инфузории. — Что станется с нашей планетой. — Охота. — Болото Казарок.

 С этой минуты Пенкроф каждый день аккуратно посещал свое «хлебное поле». Горе насекомым, отважившимся туда залететь! Они не могли рассчитывать на пощаду.

 В конце июня, после беспрерывных дождей, наступила холодная погода, 29-го числа термометр Фаренгейта показал бы не больше 20 градусов выше нуля (6,67 градуса мороза по Цельсию).

 На следующий день, 30 июня — в Северном полушарии 31 декабря, — была пятница. Наб заметил, что год кончается этим днем.

 — Новый год начинается хорошо, а это, разумеется, приятнее, — возразил Пенкроф.

 Во всяком случае, год начался с сильного мороза. В устье реки Благодарности скопились большие льдины, а озеро быстро замерзло целиком.

 Несколько раз приходилось возобновлять запас топлива. Не ожидая, пока река станет, Пенкроф пригнал к месту назначения несколько огромных плотов с дровами. Течение действовало неутомимо и сплавляло бревна до тех пор, пока река совершенно не застыла. К обильным запасам древесного топлива прибавили несколько тачек каменного угля, за которым пришлось ходить к подножию горы Франклина. Жаркий каменный уголь имел особенный успех из-за низкой температуры, которая 4 июля упала до 8 градусов по Фаренгейту (13 градусов мороза по Цельсию). В столовой поставили вторую печь и устроили там общую рабочую комнату.

 В эти холодные дни Сайрес Смит не раз хвалил себя за то, что отвел к Гранитному Дворцу воду из озера Гранта. Вытекая из-подо льда и проходя по старому водостоку, она не замерзала и скапливалась во внутреннем резервуаре, который прорыли за складом. Избыток воды просачивался через колодец в море.

 Все это время стояла очень сухая погода, и колонисты решили, одевшись как можно теплее, посвятить целый день исследованию юго-восточной части острова, между рекой Благодарности и мысом Когтя. В этом обширном болотистом районе можно было рассчитывать хорошо поохотиться на водяных птиц.

 До болот предстояло пройти восемь-девять миль и столько же обратно, так что экспедиция должна была занять весь день. В обследовании этой неизвестной части острова принимала участие вся колония. 5 июля в шесть часов утра, едва только забрезжила заря, Сайрес Смит, Герберт, Гедеон Спилет, Пенкроф и Наб, вооружившись рогатинами, силками, луками и стрелами и захватив достаточный запас провизии, вышли из Гранитного Дворца. Топ весело прыгал во главе отряда.

 Исследователи решили избрать кратчайший путь, то есть перейти реку по льдинам.

 — А все-таки основательный мост был бы лучше, — справедливо заметил журналист.

 Постройка «основательного моста» была тут же включена в план будущих работ.

 Колонисты впервые вступали на правый берег реки Благодарности и отваживались войти в прекрасный хвойный лес, теперь покрытый снегом.

 Не успели они пройти и полмили, как из густой заросли выскочило целое семейство четвероногих и бросилось бежать, потревоженное лаем Топа.

 — Это как будто лисицы! — закричал Герберт, смотря вслед убегающим животным. Это действительно были лисицы, но очень крупные. Они заливались резким лаем, который удивил даже Топа. Он остановился и дал быстроногим лисицам возможность скрыться. Собака имела право удивляться, раз она не знала естественной истории. Но именно лай красно-серых лисиц с белой кисточкой на черном хвосте выдал их происхождение. Герберт, не колеблясь, причислил их к породе кильпе. Эти животные водятся в Чили, на Фолклендских островах и в областях Америки, лежащих между тридцатой и сороковой параллелями. Герберт очень сожалел, что Топу не удалось поймать ни одного хищника.

 — А что, их едят? — спросил Пенкроф, который рассматривал всех животных на острове только с этой особой точки зрения.

 — Нет, — ответил Герберт. — Между прочим, зоологи до сих пор не могут определить, какой у этих лисиц зрачок: дневной или ночной, и не следует ли их отнести к роду собак.

 Сайрес Смит невольно улыбнулся, услышав ответ юноши, обличавший в нем серьезный ум. Что же касается моряка, то раз лисиц нельзя было отнести к роду «съедобных», они его больше не интересовали.

 — Однако, — заметил моряк, — когда в Гранитном Дворце будет устроен птичий двор, придется принять некоторые меры на случай посещения этих грабителей.

 Никто не стал ему возражать.

 Обогнув мыс Крушения, колонисты очутились на широком берегу, который омывали морские волны. Небо, как всегда при продолжительных холодах, было совершенно ясно. Сайрес Смит и его товарищи, разгоряченные ходьбой, почти не чувствовали мороза. К тому же стоял полный штиль, при котором низкая температура переносится значительно легче. Огромный диск яркого, но не греющего солнца поднимался над горизонтом. Голубой спокойный океан тянулся необозримой пеленой, напоминая средиземноморский залив под ясным небом. Мыс Когтя, изогнутый словно ятаган, отчетливо был виден в четырех милях к юго-востоку. Слева линия болот резко прерывалась маленьким мысом, который ярко сверкал под лучами солнца. В этой части бухты Союза, которую ничто, даже песчаная отмель, не защищало от морских волн, корабль, гонимый восточным ветром, действительно не мог бы найти убежище.

 Ни одна подводная скала не возмущала спокойной поверхности океана, никакая примесь не нарушала ровной окраски вод, у берегов не было ни одного рифа. Все это указывало, что побережье очень круто и океан в этом месте очень глубок. Позади, в четырех милях к западу, виднелись первые заросли леса Дальнего Запада. Можно было подумать, что находишься на каком-нибудь пустынном антарктическом острове, покрытом льдами. Колонисты остановились для завтрака. Наб развел костер из водорослей и хвороста и приготовил холодный завтрак, который колонисты запили чаем.

 Завтракая, они осматривали окружающий вид. Эта местность была, действительно, бесплодна и резко отличалась от западной части острова. Журналист заметил, что если бы случай сразу забросил потерпевших крушение на это побережье, их мнение об острове было бы очень печально.

 — Думаю, что нам бы даже не удалось добраться до берега, сказал инженер. — Море здесь очень глубоко, и в нем нет ни одной скалы. Перед Гранитным Дворцом есть, по крайней мере, отмели и островок, что увеличивало шансы на спасение. Здесь же — бездонная глубина.

 — Довольно странно, — заметил Гедеон Спилет, что на этом маленьком острове такая разнообразная почва. Подобная неоднородность характерна скорее для обширных материков. Можно подумать, что плодородная западная часть острова Линкольна омывается теплыми водами Мексиканского залива, а северные и юго-восточные его берега лежат где-нибудь в Полярном море.

 — Вы правы, дорогой Спилет, — согласился инженер, — мне эта мысль тоже приходила в голову. И очертания и природа этого острова кажутся мне необычайными. В нем как бы сплетаются все характерные особенности материка. Быть может, он составлял прежде часть материка.

 — Что? Материк посреди Великого океана? — воскликнул Пенкроф.

 — А почему бы и нет? — ответил инженер. — Разве нельзя допустить, что Австралия, Новая Зеландия — весь тот комплекс, который английские географы называют Австралазией — вместе с островами Великого океана составляли когда-то шестую часть света, столь же значительную, как Европа, Азия, Африка и обе Америки? Я отнюдь не считаю невероятным предположение, что все эти острова, возникшие из обширного океана, суть высшие точки материка, существовавшего в доисторическую эпоху, но теперь поглощенного водой.

 — Так же, как и Атлантида, — подхватил Герберт.

 — Да, мой мальчик, если только она действительно существовала.

 — Значит, остров Линкольна — часть этого материка? — спросил Пенкроф.

 — Вероятно, — ответил Сайрес Смит. — Если это так, то легко объяснить неоднородность его почвы.

 — И изобилие живущих на нем животных, — добавил Герберт.

 — Совершенно верно, и это лишний довод в пользу моего предположения, — продолжал инженер. Судя по тому, что мы видели, животный мир острова очень богат и, что более удивительно, крайне разнообразен. По-моему, это объясняется тем, что остров Линкольна когда-то составлял часть обширного континента, который мало-помалу погрузился в океан.

 — Так, значит, остаток этого континента тоже может в один прекрасный день исчезнуть, и между Америкой и Азией будет пустое место? — спросил Пенкроф, который казался не совсем убежденным.

 — Нет, — возразил ему инженер. — На этом месте возникнут новые континенты, которые строят миллиарды миллиардов микроскопических животных.

 — Что это за каменщики? — спросил Пенкроф.

 — Это коралловые инфузории, — ответил Сайрес Смит. — Их неутомимой работе обязаны своим происхождением остров Clermont Tonnerre и другие коралловые острова, которых так много в Великом океане. Сорок семь миллионов этих животных весят всего один гран^[25], но, поглощая морскую соль и другие твердые его части, из которого состоят колоссальные подводные постройки, такие же крепкие, как гранит. Некогда, в начале существования нашей планеты, природа создавала материки с помощью огня. Теперь микроскопические животные заменили огонь, деятельность которого, по-видимому, ослабла: ведь многие вулканы на Земле теперь потухли. Я вполне допускаю, что с течением веков Тихий океан может превратиться в огромный материк, где будут жить новые поколения людей.

 — Все это прекрасно, — воскликнул Пенкроф, который слушал с великим интересом, — но скажите мне, пожалуйста, мистер Сайрес: остров Линкольна тоже построили ваши инфузории?

 — Нет, он чисто вулканического происхождения, — ответил инженер.

 — Так, значит, когда-нибудь он исчезнет?

 — Вероятно.

 — Надеюсь, что нас тогда уже здесь не будет?

 — Нет, не будет, Пенкроф, не беспокойтесь. У нас нет ни малейшего желания здесь умирать, и в конце концов мы отсюда выберемся.

 — Но пока что, — сказал Гедеон Спилет, — будем устраиваться основательно. Ничего не следует делать наполовину.

 На этом разговор прекратился. Завтрак был окончен. Экскурсия возобновилась, и колонисты достигли рубежа, за которым начинался район болот.

 Это была сплошная топь, тянувшаяся до закругленного западного побережья острова примерно на двадцать квадратных миль. Почва ее состояла из глинистого ила, перемешанного с многочисленными растительными остатками. Ряска, тростник, камыш и осока, а кое-где и трава, густая, как плющ, покрывали трясину; местами поблескивали под лучами солнца замерзшие лужи. Они не могли образоваться ни от дождя, ни от внезапного разлива реки. Из этого следовало, что болота питаются просачивающимися подпочвенными водами. Так оно и было на самом деле. Можно даже было опасаться, что во время летней жары воздух в этих местах наполняется миазмами, вызывающими болотную лихорадку.

 Над водорослями и стоячей водой летали всевозможные птицы. Любитель болотной дичи и охотник-профессионал не потратили бы в этих местах даром ни одного выстрела. Дикие утки, шилохвосты, чирки, болотные кулики водились там стаями и, не отличаясь особой пугливостью, близко подпускали к себе людей. Эти птицы держались так тесно, что одним зарядом дробовика можно было бы уложить несколько дюжин. Однако пришлось ограничиться избиением их стрелами. Результат получился хуже, но бесшумные стрелы, по крайней мере, не распугивали пернатых, которых первый же выстрел разогнал бы во все концы болота. Охотники удовольствовались на этот раз дюжиной уток, белых с коричневым пояском и зеленой головкой; крылья у них были черно-рыжие с белым, а клюв плоский. Герберт узнал в них казарок. Топ искусно помогал в ловле пернатых, названием которых окрестили болотистую часть острова. Таким образом, колонисты получили обильный запас болотной дичи. В будущем предстояло лишь умело его использовать. Можно было надеяться, что многие виды птиц удастся если не приручить, то хотя бы развести возле озера, что значительно приблизило бы их к потребителям.

 Часов около пяти Сайрес и его товарищи двинулись в обратный путь и, миновав болото Казарок, перешли через реку Благодарности по ледяному мосту. В восемь часов вечера они были уже дома.

Западни. — Лисицы Пеккари. — Ветер меняется на севера западный. — Снежная буря. — Плетение корзин. — Самые сильные морозы за зиму. — Кристаллизация сахара из кленового сока. — Таинственный колодец. — План разведок. — Дробинка.

 Сильные холода простояли до 15 августа. Температура, однако, не падала ниже 15 градусов. При тихой погоде мороз не давал себя чувствовать, но, когда поднимался ветер, легко одетым колонистам приходилось очень туго. Пенкроф даже сожалел, что на острове не оказалось каких-нибудь медведей вместо тюленей и лисиц, шкурки которых не вполне его удовлетворяли.

 Медведи обычно хорошо одеваются, и я с удовольствием позаимствовал бы у них на зиму их теплое облачение, — говорил он.

 — Но, может быть, они не согласились бы уступить тебе свои шубы! — со смехом возразил Наб. — Они не слишком ручные, эти звери.

 — Мы бы заставили их, Наб, — отвечал Пенкроф безапелляционным тоном.

 Но этих страшных хищников не было на острове. Во всяком случае, до сих пор они не показывались.

 Тем не менее Герберт, Пенкроф и журналист решили поставить западни на плато Дальнего Вида и на опушке леса.

 — Любая добыча пригодится, говорил Пенкроф, и будь то хищник или грызун, он встретит хороший прием в Гранитном Дворце.

 Западни были крайне несложны: яма, прикрытая травой и ветками, и в ней приманка, запах которой должен был привлечь животных, вот и все. Эти ямы были вырыты не где попало, а в определенных местах, покрытых многочисленными следами, указывавшими на частые визиты четвероногих. Западни обследовались ежедневно, и в первые же дни в них были обнаружены представители семейства лисиц, уже замеченных ранее на правом берегу реки Благодарности.

 — Что, тут одни лисицы, что ли, водятся? — воскликнул Пенкроф, в третий раз извлекая из ямы одного из зверьков, стоявшего там с весьма сконфуженным видом. — От этих животных нет никакой пользы.

 — Нет, польза есть, — возразил Гедеон Спилет. — Они нам пригодятся.

 — На что же?

 — Из них выйдет приманка для других зверей. Журналист был прав; с этих пор трупы лисиц стали класть в ямы в качестве приманки. Кроме того, моряк сплел силки из тростникового волокна, и силки оказались полезнее ловушек. Редкий день в них не попадались кролики; они немного приелись, но Наб умел разнообразить приправу, и обедающие не жаловались.

 Однако во вторую неделю августа в западню попались раза два не лисицы, а другие, более полезные животные. Это были кабаны, которые уже встречались колонистам на северном берегу озера. Пенкрофу не понадобилось спрашивать, едят ли их. Это видно было по сходству кабана с европейской или американской свиньей.

 — Но имей в виду, Пенкроф, это все-таки не свинья, — сказал моряку Герберт.

 — Позволь мне думать, что это свиньи, мой мальчик, — ответил Пенкроф, нагибаясь над западней и вытаскивая за придаток, служивший ему хвостом, этот образчик семейства свиных.

 — А зачем?

 — Затем, что это мне приятно.

 — А ты очень любишь свинину, Пенкроф?

 — Я очень люблю свинину и в особенности свиные ножки, — ответил моряк. — Если бы у свиней было не четыре ноги, а восемь, я любил бы их вдвое больше.

 Что же касается пойманных колонистами животных, то это были пеккари, представители одного из четырех родов, на которые распадается данное семейство. Судя по темному цвету и отсутствию длинных клыков, украшающих пасти их родичей, они принадлежали к виду tajassous. Пеккари обычно живут стаями, и можно было предполагать, что в лесистых районах острова они водятся в изобилии. Но, во всяком случае, они были съедобны с ног до готовы, а Пенкроф только этого от них и требовал.

 Около 15 августа ветер переменился и подул с северо-запада; состояние атмосферы временно переменилось. Температура поднялась на несколько градусов, и пары, накопившиеся в воздухе, немедленно превратились в снег. Весь остров покрылся белой пеленой и предстал перед колонистами в новом облике. Снег обильно падал несколько дней, и вскоре высота снежного покрова достигла двух футов. Ветер дул с огромной силой, и в Гранитном Дворце был слышен шум моря, бившегося о скалы. На поворотах образовались вихри, и снег, завиваясь, крутился столбом и походил на вращающиеся водяные смерчи, по которым стреляют с кораблей из пушек. Однако ураган, налетевший с северо-запада, обходил остров стороной, и положение Гранитного Дворца защищало его от прямых ударов.

 Из-за этой снежной бури, не менее ужасной, чем метель в Арктике, ни Сайрес Смит, ни его товарищи не могли, как им ни хотелось, выйти из дому и просидели взаперти шесть дней — с 20 по 25 августа. Они слышали, как завывал ветер в лесу Якамара, который, должно быть, сильно пострадал. Буря, наверное, повалила немало деревьев, но Пенкроф утешался мыслью, что ему не придется их рубить.

 — Ветер стал дровосеком, ну и пусть работает, — говорил моряк.

 Впрочем, он все равно не имел никакой возможности воспрепятствовать этому.

 Как должны были быть благодарны судьбе обитатели Гранитного Дворца за то, что она послала им это крепкое, несокрушимое жилище! Правда, Сайрес Смит мог претендовать на значительную долю их признательности, но все же творцом этой пещеры была природа, а инженер только нашел ее. В Гранитном Дворце все были в безопасности, и порывы ветра не могли никому повредить. Если бы колонисты выстроили на плато Дальнего Вида кирпичный или деревянный дом, он бы наверняка не устоял против урагана. Что касается Труб, то, судя по грохоту волн, отчетливо доносившемуся до колонистов, там совершенно нельзя было бы жить: море, заливавшее островок, яростно билось об их стены. Но в Гранитном Дворце, в толще скалы, над которой не властны ни вода, ни ветер, опасаться было нечего.

 Лишившись на несколько дней свободы, колонисты не сидели сложа руки. В кладовой было достаточно дерева в виде досок, и во дворце постепенно появилась новая мебель — столы и стулья, и притом весьма крепкие, так как материал тратили не жалея. Это «движимое имущество», несколько громоздкое, в сущности, не оправдывало своего наименования, так как было весьма малоподвижно, но Пенкроф и Наб очень гордились своей мебелью, которую не променяли бы на лучшие изделия Буля.

 Потом столяры превратились в корзинщиков и неплохо справились со своим новым ремеслом. У северного залива озера обнаружили густой ивняк, где оказалось много пурпурной ивы. Перед началом дождей Пенкроф и Герберт набрали запас этого полезного кустарника, и его ветви, хорошо очищенные, могли быть с успехом пущены в дело. Первые изделия были не очень красивы, но благодаря ловкости и смекалке работников, вспоминавших виденные раньше образцы, советовавшихся и соревновавшихся друг с другом, инвентарь колонистов вскоре пополнился несколькими корзинами и корзинками различных размеров. Их поставили в кладовую, и Наб сложил в особые корзинки свои запасы съедобных корешков, косточек, сосновых орешков и корней драцены.

 В последнюю неделю августа погода еще раз переменилась. Температура немного упала, и буря стихла. Колонисты устремились наружу. На берегу было добрых два фута снегу, но по его отвердевшей поверхности можно было без труда ходить. Сайрес Смит и его товарищи взошли на плато Дальнего Вида.

 Как все изменилось! Леса, еще недавно зеленые, особенно в этой части, где преобладали хвойные деревья, скрылись под одноцветной пеленой. Все было бело, начиная от вершины горы Франклина и до самого океана: деревья, луга, озеро, река, побережье. Воды реки Благодарности струились под ледяными сводами, которые при каждом приливе и отливе приходили в движение и с шумом разрушались. Над твердой поверхностью озера носилось множество птиц: утки, кулики, шилохвосты, кайры. Они летали тысячами. Скалы у подножия плоскогорья, между которыми низвергался водопад, были усеяны льдинами. Казалось, что вода льется из отверстия чудовищной водосточной трубы, созданной прихотливой фантазией архитектора эпохи Возрождения. О разрушениях, произведенных в лесу ураганом, судить было еще нельзя: приходилось ждать, пока растает безграничная пелена снега. Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт не упустили возможности исследовать западни. Отыскать их под покровом снега оказалось нелегко. Пришлось быть особенно осторожными, чтобы самим не провалиться в какую-нибудь яму; попасть в свою собственную ловушку было бы и опасно и позорно. Все же им удалось избежать этой неприятности, и они обнаружили, что ямы пусты. В них не оказалось ни одного зверя, но вокруг были видны многочисленные следы и, между прочим, отчетливые отпечатки когтей. Герберт, не колеблясь, заявил, что в этом месте побывали хищники из рода кошачьих: это подтверждало мнение инженера, что на острове Линкольна водятся опасные животные. Обычно они обитали в густых лесах Дальнего Запада, но под влиянием голода зашли на плато Дальнего Вида. Быть может, они почуяли присутствие обитателей Гранитного Дворца.

 — А что же это такое — кошачьи? — спросил Пенкроф.

 — Это тигры, — ответил Герберт.

 — Я думал, что тигры водятся только в жарких странах.

 — В Новом Свете, — сказал юноша, — их находят на пространстве от Мексики до Аргентинских степей. Остров Линкольна лежит примерно на широте Ла-Платы, и не будет ничего удивительного, если на нем окажутся тигры.

 — Ладно, будем смотреть в оба, — ответил Пенкроф.

 Между тем снег под влиянием потепления в конце концов растаял. Начался дождь, который размыл белую пелену, и она исчезла. Несмотря на ненастье, колонисты пополнили запасы всевозможной провизией, как вегетарианской, так и мясной: сосновыми орешками, корнями драцены, съедобными корешками, кленовым соком, кроликами, агути и кенгуру. Это потребовало нескольких походов в лес, причем было установлено, что ураган повалил порядочное количество деревьев. Пенкроф с Набом добрались даже до залежей каменного угля и перевезли на тачке несколько тонн топлива. По пути они обнаружили, что труба горшечной печи сильно пострадала от ветра и укоротилась почти на шесть футов. Вместе с углем были пополнены также запасы дров. Плоты с дровами сновали по реке Благодарности, поверхность которой очистилась от льда.

 Трубы также подверглись осмотру, и колонисты могли только порадоваться, что их не было там во время бури. Море оставило в Трубах несомненные следы своего разрушительного пребывания. Гонимое ветром, оно залило островок и ворвалось в коридоры, которые были наполовину засыпаны песком; толстый слой водорослей покрывал скалы. Пока Наб, Герберт и Пенкроф охотились или запасали провизию, Гедеон Спилет с инженером навели порядок в Трубах; оказалось, что горн и печи почти не пострадали, так как были защищены нагроможденным песком. Новые запасы топлива оказались далеко не лишними — колонистам пришлось еще претерпеть суровые морозы. Как известно, для Северного полушария характерно сильное понижение температуры в феврале. Нечто подобное должно иметь место и в Южном полушарии, и август, который соответствует февралю на севере, не избежал этого закона метеорологии.

 Около 25-го числа этого месяца, после новых дождей и снегов, ветер перекинулся на юго-восток, и мороз сразу резко усилился. По мнению инженера, ртуть в термометре Фаренгейта опустилась бы, по крайней мере, до 8 градусов ниже нуля (13 градусов мороза по стоградусной шкале). Жестокая стужа, казавшаяся еще мучительнее вследствие пронзительного ветра, продержалась несколько дней. Колонистам пришлось снова запереться в Гранитном Дворце, и, так как было необходимо герметически заткнуть все отверстия, кроме тех, через которые проникал свежий воздух, потребление свечей значительно возросло. Ради экономии колонисты часто довольствовались светом пламени очага, для которого не жалели топлива. Несколько раз те или другие члены колонии отправлялись на берег, усеянный льдинами, которые море выбрасывало при каждом приливе. Но они вскоре возвращались обратно в Гранитный Дворец, с мучительной болью цепляясь за перекладины лестницы: на сильном морозе деревянные палки сильно обжигали им руки.

 У пленников Гранитного Дворца снова оказалось много досуга, и его надо было чем-нибудь заполнить. Сайрес Смит приступил тогда к одной операции, которую можно было осуществить в закрытом помещении.

 Мы знаем, что у колонистов не было ничего сладкого, кроме сока, который они извлекали из клена, глубоко надрезая ствол дерева. После этого оставалось собрать эту жидкость в сосуды и употреблять ее при изготовлении пищи, тем более что с течением времени кленовый сок становился более густым, совсем как сироп.

 Но можно было улучшить его качество, и однажды Сайрес Смит объявил своим товарищам, что им предстоит стать сахароварами.

 — Сахароварами? — воскликнул Пенкроф. — Это, кажется, довольно жаркое ремесло.

 — Очень жаркое, — подтвердил инженер.

 — Ну, значит, оно будет как раз по времени!

 Слово «сахароварение» не должно напоминать о заводах со сложными машинами и множеством рабочих. Нет! Чтобы выкристаллизовать этот сок, достаточно было его очистить посредством очень несложной процедуры. Налив кленовый сок в большие глиняные сосуды, его поставили на огонь и подвергли выпариванию, и вскоре на поверхности влаги образовалась пена. Как только жидкость стала густеть, Наб принялся тщательно размешивать ее деревянной лопаткой, чтобы она скорее выпарилась и не пригорела. После нескольких часов кипения на ярком огне, который был столь же приятен сахароварам, как полезен для начатого ими дела, сок клена превратился в густой сироп. Этот сироп вылили в глиняные сосуды разнообразной формы, заранее приготовленные в той же кухонной печи. На другой день сироп застыл в виде голов и плиток. Это был настоящий сахар, слегка желтоватый, но почти прозрачный и очень вкусный.

 Морозы простояли почти до половины сентября, и узники Гранитного Дворца начали тяготиться своим пленением. Почти каждый день они предпринимали вылазки, по необходимости кратковременные. Работы по благоустройству жилища все время продолжались. За делом шли долгие беседы. Сайрес Смит просвещал своих товарищей в самых разнообразных областях, останавливаясь главным образом на практическом приложении научных знаний. У колонистов не было под рукой библиотеки, но инженер представлял собою готовую, всегда открытую энциклопедию, в которую каждый часто заглядывал, находя в ней ответы на свои вопросы.

 Время проходило, и эти достойные люди, казалось, не опасались за будущее. Однако их вынужденному заключению пора было кончиться. Все с нетерпением ждали, если не лета, то хоть прекращения невыносимого холода. Будь колонисты достаточно тепло одеты, чтобы не бояться стужи, сколько они бы уже совершили походов на дюны и на болото Казарок! Подобраться к дичи было, должно быть, нетрудно, и охота оказалась бы удачной. Но Сайрес Смит не хотел, чтобы колонисты рисковали своим здоровьем. Товарищи инженера послушались его совета.

 Тяжелее всех после Пенкрофа переносил лишение свободы Топ. Верному псу было тесно в Гранитном Дворце. Он все время расхаживал по комнатам и по-своему выражал свое недовольство и скуку.

 Сайрес Смит часто замечал, что, когда Топ приближался к темному, сообщавшемуся с морем колодцу, отверстие которого выходило в склад, он начинал как-то странно ворчать. Топ бегал вокруг этой дыры, прикрытой деревянной доской. Несколько раз он даже пытался просунуть лапы под крышку, словно желая ее приподнять. При этом он резко взвизгивал, словно охваченный гневом и тревогой. Инженер неоднократно наблюдал за маневрами Топа. Что такое могло быть в этой бездне? Отчего так волнуется умное животное? Колодец примыкает к морю — это несомненно. Не расходится ли он в недрах острова на ряд узких веток? Или сообщается с другой внутренней впадиной? Может быть, какое-нибудь морское чудовище время от времени отдыхает в глубине колодца? Инженер терялся в догадках и не мог не опасаться неожиданных осложнений. Углубляясь в область научной действительности, он не позволял своим мыслям уноситься в царство необычайного и сверхъестественного. Но как объяснить, почему Топ — рассудительная собака, из тех, что не лают попусту на луну, — так упорно исследует чутьем и слухом этот колодец, если в нем не происходит ничего особенного? Сайрес Смит даже самому себе не хотел признаться, до чего его интригует поведение собаки.

 Но инженер не поделился своими соображениями ни с кем, кроме Гедеона Спилета. Он считал бесполезным говорить остальным товарищам о своих невольных размышлениях, причиной которых была, быть может, причуда Топа.

 Наконец холода прекратились. Бывали дожди, шквалы со снегом, град, небольшие бури, но всякий раз ненастье длилось недолго. Лед распустился, снег стаял. Берег, плоскогорье, лес, побережье реки Благодарности снова стали проходимыми. Наступление весны привело в восторг обитателей Гранитного Дворца, и вскоре они стали возвращаться домой только для того, чтобы поесть и поспать.

 Во второй половине сентября колонисты много охотились, и Пенкроф начал опять настойчиво требовать у Сайреса Смита огнестрельное оружие, которое инженер, по уверению моряка, обещал изготовить. Сайрес Смит, прекрасно понимая, что без необходимых инструментов он почти наверняка не сможет сделать хоть сколько-нибудь приличное ружье, все время откладывал это. Он указал, что Герберт и Гедеон Спилет прекрасно научились стрелять из лука, убивали превосходных агути, кенгуру, диких свиней, голубей, дроф, диких уток, куликов — словом, всевозможных представителей пушных и пернатых, и что, следовательно, с ружьями можно подождать. Но упрямый моряк не хотел ничего слушать и явно не собирался отстать от инженера, пока тот не исполнит его просьбы. Гедеон Спилет, со своей стороны, поддерживал Пенкрофа.

 — Если на острове, по предположению, водятся дикие звери, надо подумать, как их уничтожить и истребить. Может наступить время, когда это будет для нас первейшим делом.

 Пока что Сайреса Смита беспокоило не столько отсутствие огнестрельного оружия, сколько вопрос об одежде. Платье колонистов выдержало зиму, но не могло уцелеть до следующей зимы. Кожу и шерсть — вот что обязательно надо раздобыть. Раз на острове водились муфлоны, надо было найти способ развести их, чтобы они могли служить на пользу колонистам. За лето им предстояло осуществить два важных предприятия: устроить в каком-нибудь пункте острова загон для домашних животных и птичник для пернатых — словом, создать нечто вроде фермы.

 Для выполнения этого намерения было необходимо совершить экспедицию в неисследованные области острова Линкольна, то есть в дремучие леса, тянувшиеся по правую сторону реки Благодарности, от устья до оконечности Змеиного полуострова, а также вдоль всего западного берега. Но требовалась устойчивая погода, и не менее месяца должно было пройти до тех пор, пока можно будет с пользой предпринять такую экскурсию.

 Колонисты ждали, сдерживая нетерпение, когда вдруг произошло событие, после которого им еще сильнее захотелось всесторонне обследовать свои владения.

 Было 24 октября. В этот день Пенкроф отправился осматривать ямы, которые он всегда снабжал необходимой приманкой. В одной из ловушек он увидел семейство животных, всегда радующих повара: самку пеккари с двумя детенышами.

 Пенкроф вернулся в Гранитный Дворец в восторге от своей добычи и, как всегда, не преминул похвастаться результатами охоты.

 — Мы сегодня хорошо пообедаем, мистер Сайрес! — вскричал он. — Вы тоже, мистер Спилет, покушаете с нами.

 — Я с удовольствием, — ответил журналист. — Но что же вы мне предложите?

 — Молочного поросенка.

 — Ах, вот что — молочного поросенка? Судя по вашему настроению, Пенкроф, я ожидал куропатки с трюфелями.

 — Как, неужели вы погнушаетесь поросенком? — удивился моряк.

 — Нет, — ответил Гедеон Спилет, не проявляя особого восторга. — Если не злоупотреблять этим…

 — Ладно, ладно, господин корреспондент, — возразил Пенкроф, не любивший, когда хулили его добычу. — Вы, кажется, привередничаете? Семь месяцев назад, когда мы высадились на острове, вы были бы счастливы иметь такой обед.

 — Именно, — ответил Гедеон Спилет. — Человек никогда не бывает вполне доволен.

 — Надеюсь, что Наб не ударит лицом в грязь, — продолжал Пенкроф. — Поглядите — этим поросятам нет еще и трех месяцев. Они будут нежны, как перепелки… Идем, Наб! Я сам послежу, чтобы они хорошо изжарились.

 Моряк в сопровождении Наба отправился на кухню и углубился в кулинарию. Товарищи не стали вмешиваться. Наб и Пенкроф приготовили роскошный обед, состоявший из двух поросят, супа из кенгуру, копченого окорока, сосновых орешков, драценового напитка и чая освего — словом, из самых изысканных яств. Но первое место на этом пиру, разумеется, принадлежало зарумяненным поросятам. В пять часов обед был подан в большом зале Гранитного Дворца. От супа из кенгуру шел душистый пар. Это кушанье нашли превосходным.

 За супом последовали пеккари. Пенкроф собственноручно разрезал жаркое и подал товарищам огромные порции. Поросята оказались действительно превосходными Пенкроф с увлечением уничтожал свою долю и вдруг громко вскрикнул и выругался.

 — Что случилось? — спросил Сайрес Смит.

 — Я… я сломал себе зуб, — ответил моряк.

 — Значит, в ваших пеккари есть камни? — сказал Гедеон Спилет.

 — Видимо, да, — ответил Пенкроф, вынимая изо рта предмет, из-за которого он лишился зуба.

 Но это был не камень. Это была дробинка.